особая «мерцающая» улыбка; она была очень скромной и застенчивой, тело ее — особого бело-розового матового оттенка, как у пухлых ангелочков, грудь — тугая и торчком в разные стороны, и на лобке — медный пушок. Все они были настоящие красавицы; в самом начале знакомства мне больше всех понравились Дина и Надя, но потом я понял, что не могу отдать предпочтение никому — все казались мне богинями, и я смаковал каждую минуту общения с ними.
Дина, Женя и Надя были женщинами уже давно, а Даша до сих пор была девственницей. Она ужасно комплексовала по этому поводу и боялась, что ей будет больно, что она не сможет «получать радость от любви» (так она говорила), и т. д. Тут пришел мой черед откровенничать, — и я рассказал о своих похождениях, выставив себя страшным донжуаном. Я, конечно, преувеличил, — но что-то такое на меня нашло. Девочки хихикали, а потом стали расспрашивать меня об ощущениях во время секса. Они стеснялись называть вещи своими именами и пользовались стыдливыми умолчаниями: «это», «этим» и т. д. Все эти разговоры до крайности меня возбудили, и я готов был кончить прямо во время беседы.
... Как тут вдруг Женя предложила мне: «раз ты такой опытный — лиши Дашу девственности!» Вначале все захихикали, но потом — на фоне нашего общего возбуждения — эта идея стала казаться все более серьезной. Даша, конечно, протестовала, но в ее голосе я слышал надежду на то, что ей ПРИДЕТСЯ сделать это. Я обмер и перестал мастурбировать. Конечно, я вовсе не был таким опытным, каким выставил себя — в своей жизни я занимался сексом раз шесть или семь, причем ни разу не имел дела с девственницами. Несмотря на это, я стал уверять Дашу, что лишение девственности — это совсем не больно и очень приятно, главное — чтобы мужчина был опытным, а я, собственно говоря... Главное, я говорил, проявить к девушке любовь, ласку — и никакой боли не будет... Говорю — а самого дрожь бьет: неужели я сейчас буду трахать Дашу?
В общем, чтоб не затягивать, скажу: через минут 20 Дина, Надя и Женя оделись и вышли, а я остался наедине с Дашей. Все мы были в таком настроении, что происходящее вовсе не казалось нам нелепостью. Даша лежала в постели, стыдливо смеялась и не могла поверить, что сейчас с ней произойдет ЭТО. А в меня вселился какой-то дух: он холодил мне душу, и я чувствовал: главное — казаться абсолютно уверенным в каждом слове и действии, тогда все будет хорошо. Я сразу вскочил и разделся догола. В окна светила луна, и все было хорошо видно. Я сел на кровать к Даше, нежно погладил ее по голове и сказал:
— Дашенька! Вначале главное — почувствовать большую нежность друг к другу, иначе ничего не получится. Забудь о том, что мы собрались делать, — просто я хочу немного приласкать тебя, показать, как я люблю тебя, как ты нравишься мне...
Я действовал по наитию. Тогда меня в самом деле разрывала на части нежность и любовь, которая вся персонифицировалась в Дашеньке — и Дашенька казалась мне самый любимым, нежным и драгоценным существом на свете. Все это я говорил ей, попутно целуя и лаская ее. Меня переполняли чувства настолько, что хотелось плакать; никогда со мной ничего подобного не было.
Я не раздевал Дашу и даже не откидывал одеяла; я только целовал ее милое личико, ушки, шейку, целовал и облизывал, как мороженное — кончиком языка, — и ерошил ей волосы, и говорил ей всякие нежности... Мои чувства быстро передались ей: она стала отвечать мне, стала целовать меня в ответ, руки ее сами заползли на меня и обвили мне шею... Я был голый — и в этот момент почувствовал, что от избытка нежности сейчас кончу. Пришлось отстраниться от Даши и сделать вид, что затекла нога... Тогда Даша подвинулась — и я юркнул к ней под одеяло. Койка была узкая, но это меня не смущало. Я пока не раздевал Дашу; мы даже не целовались взасос — только ласкались и шептались, как дети. Я каким-то шестым чувством чуял, что еще рано, хоть член уже и нестерпимо ныл от желания, и мне хотелось забодать им Дашу, плюнув на все.
Даша рассказывала мне какие-то интимные глупости, и каждая была для нас драгоценной... Я чувствовал, что она уже совсем не стесняется, что она — моя; и тогда я стал легонько трогать языком ее губы. Меня самого это чуть не свело с ума; а Дашенька даже застонала — и тут же призналась, что ее никто никогда не целовал. Я нежно, как мог, прильнул к этим нецелованным губкам, тая от мысли, что я — первый... Я смаковал ее язычок, жалил его, сливался с ним в комок — и Даша дышала все глубже... Потом я переходил снова на шейку и ушки, буравил ей ушную раковину языком, вылизывал затылок, развернув Дашеньку спиной к себе — а она подвывала, заглатывая ртом воздух. Руки мои шарили по ее телу — пока сквозь ночнушку, не снимая ее; я нащупал ее соски и мял их сквозь ткань, и Даша была уже близка к крику; и только когда я снова впился в ее губы — залез рукой с другого края и нащупал ее киску.
Мне показалось, что я окунул пальцы в горячий кисель — так там все было мокро. Даша охнула, захрипела — и стала толкать меня лобком, насаживая киску мне на палец. Я стал ласкать ее пальцем — и в это время потянул ночнушку вверх. Неопытная Даша не понимала, что надо делать, и только ворочалась и стонала; тогда я слегка приподнял ее, освободил спину от ночнушки — и дальше она поняла сама: подняла руки — и осталась голой. Я впился в ее сосок, прильнул к ней телом, рука моя вернулась к киске и ныряла в нее... Очень скоро — совершенно неожиданно для меня, — Дашенька вдруг захрипела, напряглась, грудь ее поднялась вместе со мной, как от электрошока — и она закричала, молотя попой по кровати и хватаясь руками за мою руку в ее киске, — а я остервенело месил и хлюпал там, переживая вместе с ней первый ее оргазм от мужской руки.
Голая, освещенная луной Даша была убийственно прекрасна в оргазме: тело ее выгибалось и сотрясалось, глаза закатились, рот раскрылся, грудь ходила ходуном, волосы разлохматились... Кончала она очень долго и бурно, и кричала так надрывно, что крики ее ничем не отличались от воплей адской муки. Я боялся, что набегут соседи (к-рых было хоть и немного, но — все-таки были).
Наконец она стала успокаиваться, я перестал хлюпать в ее киске и, вытерев руку об одеяло, прилег сбоку к Даше, прижался к ней и стал гладить ее по телу. Даша изнеможенно урчала; я обнял ее, и она наивно спросила — «уже все?» Я соврал: «почти», продолжая гладить и целовать Дашу — и она все растекалась под моими руками и губами, как джем. Я умирал от желания — и не знал, как быть дальше: Даша так внезапно кончила, что перебила все мои планы, и я не знал, можно ли сейчас приступать к «раскупориванию». Я наслаждался ее потрясающим телом и ее реакцией на мои ласки — она благодарно впитывала их каждой клеточкой своего тела, — уткнулся ей в густые волосы, шептал всякие нежности... Член мой уперся ей в попку — не в анус, а между половинками...
Вдруг меня накрыла такая сверкающая волна умиления и любви, что я почувствовал — кончаю!!! Это был не оргазм, а настоящая катастрофа!... Я бодал членом ей попку, поливая ее спермой — а она ничего не понимала, выгибаясь и мурлыкая... лицо мое утонуло в ее волосах, их аромат дурманил меня, и ни одной мысли в голове не было, — и вообще ничего не было, кроме всепоглощающей сладости и нежности...
Вот это «опытный»! Вот это лишил девственности! Когда я кончил, меня распирала такая смесь блаженства и стыда, что я, наверно, чудом не сошел с ума. Я только лежал и стонал... А тут за дверью послышались шаги, хихиканье — и в дверь постучали. Мы с Дашей хором громко простонали, — и Даша сказала «Да?». Дверь открылась — и к нам вошли Надя, Дина и Женя! Я едва успел накинуть сверху одеяло, — хоть мы все и общались голыми, но это было бы уже чересчур! Девочки вошли робко, на цыпочках. Надя спросила — «ну как?». В ответ Даша громко и счастливо простонала — и я вдруг понял: она убеждена, что она уже женщина! Она думает, что я лишил ее девственности...
А девочки подходили к нам — застенчиво, робко, но любопытство все равно брало свое, — и спрашивали:
— Ну как вы, ребятки?
— Все в порядке?
— Дашунь, сильно больно было?
— М-м... — простонала Даша, — вообще не было больно. Девочки!... Девочки-и-и... — и она вдруг завизжала от счастья и стыда, как маленькая.
Одеяло прикрывало нас чуть выше пупка, и девочки смотрели, как моя рука машинально ласкает Даше голую грудь. От того, что мы с Дашей — любовники, лежим голые, тело к телу, и на нас смотрят девочки, я вдруг начал возбуждаться по-новой. Обняв Дашу, я сжал ей сосок, отчего она вскрикнула и заурчала. Тут я говорю:
— Девочки, вообще-то мы еще не совсем закончили... — и лезу другой рукой Даше в киску. Даша завыла, потеряв всякий стыд, и девочки смущенно вылетели из комнаты. Я, боясь, что желание пропадет (сексуальным гигантизмом я не отличался), вскочил, впился Даше в соски, потом в губы, компенсируя напором отсутствие должной «прелюдии»... Даша, впрочем, мгновенно «озверела»: кусая мне губы и жаля меня язычком (и как она только научилась за полчаса?), она спрашивала, задыхаясь:
— Что, будем еще? Да?
— Да, говорю я, извиваясь вместе с ней. Она простонала от счастья, — «как хорошо!» — и подалась вся ко мне, как бы говоря: вот я — вся твоя, твори со мной все, что хочешь, делай мне хорошо, своди меня с ума... И тут я вдруг решил сделать то, чего не делал никогда: сполз вниз и принялся целовать Дашину киску. Она вначале сильно удивилась, но через секунду так завелась, что я почувствовал: вот-вот — и она снова кончит. Вылизав ей соленую, горячую киску, я снова залез на нее, продолжая ласкать клитор пальцем — и, как только Дашенька снова стала кончать, вошел в нее.
Было такое ощущение, что я вплыл в мягкий персик — настолько там все было мокро и нежно... Даша хрипела и стонала, причем я не понял — от наслаждения или боли (потом она сказала, что было немного больно), и через миг к ней присоединился и я, наполняя Дашу спермой... Это был первый совместный оргазм в моей жизни: впервые я почувствовал, как токи женского тела проходят через меня. Ничего подобного никогда со мной не было: впервые в жизни я почувствовал себя одним телом

Моя мама стонает молча или исповедь грешника

Мамины подруги

Случай на вечеринке