она, втаскивая его в гостиницу.
— Это уже не тигр. Это уже медведь какой-то, — пожаловался Шварценеггер, спотыкаясь за ней.
— Вот… Ну как, не вспомнил еще? — выпалила Таня, втащив его в номер. — А так?
Она рывком распахнула блузку, обнажив округлые грудки, покрасневшие от бесстыдства, и уставилась на Шварценеггера боком, как птица. Потом, зажмурившись, стащила с себя джинсы с трусами.
Шварценеггер присвистнул.
— Ты в самом деле этого хочешь? — спросил он, подходя к ней…
… Вот теперь Это было По-Настоящему.
Теперь Таня узнала все — и как соски разрываются от щекотного тока, и как мужские руки лепят тебя, как восковую куклу, и как скользящий язык окутывает нёбо, и как внутри, в глубине, вместе с болью дрожит и расцветает пронзительное наслаждение, горько-сладкое, как черный шоколад…
Юрген (так звали Шварценеггера) долго и благодарно ласкал Таню после того, как та кончила под ним, надорвав горло.
— Ты… прости… меня… — шептала она, едва раздвигая губы.
— За что?
— За… вчерашнее… Там, на фестивале… Тебе было обидно…
— Я не был вчера на фестивале. Я был в Линце. Приехал три часа назад. Так и знал, что ты меня с кем-то спутала, — говорил Юрген, продолжая ее ласкать, как ни в чем ни бывало.
— Да… — отозвалась Таня и закрыла глаза, как будто это и в самом деле не имело никакого значения.
Впрочем, ничего не имело значения. Она была счастлива. Она была полна своим счастьем доверху, до краев, как амфора — драгоценным вином, и не хотела говорить, чтобы не расплескать его…
— … Ээээй! Как это вы сюда?… — взвыл перепуганный голос. Таня с Юргеном подпрыгнули на кровати. — А ну пошли вон! Гоу аут! Аут, я сказала! Цюрюк! Вот тупые немчуры, мать вашу…
— Зоя Николаевна, это я, — сказала Таня, еле сдерживаясь от смеха. — А это мой друг Юрген.
— Таааааня?
Круглые глаза Зои Николаевны стали вдвое круглее…
***
«Дааа… Неплохо отметила совершеннолетие: лишилась девственности, имела три случайных половых связи, попробовала лесбийские ласки, показалась голышом тысяче людей, приобрела мировую славу, перестриглась-перекрасилась в непонятно кого… И все это — за каких-нибудь три дня» — думала Таня, когда вернулась домой. Она немножко испугалась того, на что способна, и временно притихла.
Иногда она приходила к Зое Николаевне, и они занимались молчаливым, пронзительно-стыдным сексом — настолько пронзительным и стыдным, что никогда не говорили об этом ни слова.
В первый раз Таня пришла и попросила что-нибудь на ней нарисовать. Раздевшись, она подставила тело Зое Николаевне, и та изрисовала ее яркими, как радуга, красками. Потом поцеловала в шею, в перепачканный нос, в губы… Через пять минут они извивались в постели, зачерпывая пригоршни краски и вмазывая ее друг в друга, в белье и во все вокруг.
Таня спрашивала у Юргена, не против ли он, если она будет заниматься сексом с женщиной. Юрген говорил ей:
— Я не имею никаких прав быть против. Даже если ты будешь заниматься сексом с мужчиной — это твое право. Ты ведь не давала никаких обязательств, а просто подарила мне тот день, и я благодарен тебе за него.
Но Тане почему-то совсем не хотелось секса с другими мужчинами. Тем более, что Юрген должен был скоро приехать к ней. Таня общалась с ним в сети — вначале понемногу, потом все чаще, чаще, — пока, наконец, не поняла, что забила на учебу и на весь мир ради улыбчивой физиономии из телефона.
Юрген, кстати, тоже это понял.
— Я не знаю, как это называется. Я просто знаю, что ты оставила во мне такой яркий след, — говорил он.
И счастливая Таня долго, долго повторяла про себя его слова, как мантру.

Студентки

Одноклассницу в заветную дырочку

Бабуля со сквиртом