минут вернулась Света и из-за пояса вытащила две «Столичные». К нам присоединилась погрузчица. Я разлил по стаканам.
— Давай, Юра, тост. Ты же выставляешься.
Я встал:
— В детстве у меня была мечта попасть в место…
— Ой! Уже старик!
— Да не перебивай, пусть скажет!
— … в место, где много красивых девушек. И чтоб я там был один, — я оглянулся.
— Да один, один! А слесаря не в счёт.
— Ну да! И ещё, чтобы они полураздетые там были. В белых одеяниях. Мечта сбылась. Мне ещё и платят за это! За мечту?!
— За мечту. За то чтобы мечты сбывались. За сбычу мечт! За тебя! — мы соединили стаканы.
Следующий тост сказала Ира-бригадира. А Светин мне запомнился:
— Желаю твоей будущей жене хорошего мужа!
— Ну, я буду хорошим, ты не сомневайся.
На самом деле я знал, что у Светы в сентябре свадьба, и даже был приглашён на неё.
Потом к нам присоединилась Галя-пекариха, её подменил кто-то из бабушек-уборщиц. На столе появились, непонятно откуда взявшиеся, бутылка «Московской» и два огнетушителя. От вина я отказался, и мы с Ирой-бригадирой, усевшись на ступеньках перехода, делились жизненными проблемами. Она узнала, почему мне пришлось бросить техникум. А я, во всех, так важных для меня подробностях, как она первый раз рожала. Потом Галя-пекариха поделилась со мной проблемами детей и взрослых и кивала головой, внимательно прислушиваясь к моим советам бывалого воспитателя:
— Ты прав, Юра. Точно.
Потом мы со Светой немножко пообсуждали её подвенечное платье, и она согласилась, что оборочки должны быть пошире. Ведь кому, как не мне знать это? Уж в чём, в чём, а в свадебных нарядах-то я разбирался, будь здоров. Вторая Галя получила от меня дельный совет, что до брака ни-ни, а уж потом, пожалуйста, сколько хошь.
Лене-мукосейчице мне долго пришлось объяснять, что если она будет долго выбирать, так и к тридцати замуж не выйдет. И основной упор должна делать на мужика с жильём и без родителей.
— Ну, про жильё, козе понятно. Но почему без родителей? — недоумевала она.
— А откуда же анекдоты про тёщ взялись?
— А если тесть? Бывает же сын с отцом живут?
— Тогда столкнёшься с другими проблемами…
— С какими? Отец, что ли, за мной ухлёстывать будет?
— Ты сама это сказала, не я!
Утром меня разбудили в расстоечной. Её почти сразу выключили, как только сломался конвейер.
На следующий вечер, отдав долг Свете, я пытался выяснить, кому ещё заплатить за остальные бутылки, но мне сказали, что не надо. И продолжение банкета уже ко мне не относится.
Прошло полмесяца. У нас немного сменился состав. Кто-то ушёл в отпуск. Была дневная смена с шестнадцати ноль-ноль до двенадцати ночи. Пришли две новые девочки из училища на практику, Зина и Люда.
На Зине, высокой, светловолосой, крупненькой девушке, мой глаз долго не задерживался.
А вот Люда… Люда невысокая, худенькая, темнолицая с каштановыми волосами, сразу покорила меня своей непосредственностью. Её милая улыбка заставляла моё сердце биться намного чаще. В её глазах я ещё не тонул, но купался с большим удовольствием. А её славные выпуклости, округлости и вогнутости, сбивали мои мысли в кучу. И улыбка идиота непроизвольно наплывала на лицо. Мне думается, что если любовь с первого раза существует, то это был как раз тот особенный случай, который довольно часто происходил в моей жизни.
У меня не было напарницы, что позволило подкатить к Ире-бригадире, поставить Люду ко мне.
— Что понравилась?
— Да она такая худенькая. Ей надо полегче работу.
Перед сменой Люда подошла ко мне:
— Бригадир сказала, ты просил, чтобы именно меня в напарницы к тебе послали.
— Ну да, — злясь на вредину Иру, пришлось подтвердить мне, — ты такая маленькая, худенькая. Здесь всё-таки, полегче.
— И всё? Больше нет причин? А бригадир мне ещё одну назвала.
«Ну, Ира! Спасибо ей!», — подумалось мне, а вслух:
— И, какую? — покраснел я.
— Потом выясните, — прервала нас одна из девушек. Принимайте смену.
— Люда снова обосралась! — кричали злючки-тестомески. Люда краснела и расстраивалась. Я выключал конвейер, разбивал побольше стопок для неё, и мы продолжали. Все выбоины, впадины и подъёмы пола мне были известны, вагонетку закатывал и выкатывал готовую, без помощи девушки. Для меня это были игрушки. Света, моя первая напарница, поступала так же. Она никогда не смеялась и работала за себя и за того парня.
Чувство обретённой силы и мощи всё больше наполняло мой организм и сознание. Однажды, во дворе у Сергея решили померяться силой, кто у кого руку положит. Я победил всех парней-одногодок! Даже Сергея, а ведь он работал там же.
— Ничего не пойму? Как тебе это удаётся? Я не меньше твоего работаю?
— Тут кроме силы, технику надо знать, — отшучивался я.
После обеда Люда, тронув меня за плечо, поинтересовалась:
— Юра, Ирина бригадирша, сказала, что я должна помогать тебе с вагонетками, а дежу одна закатывать. А у нас всё наоборот?
— Людочка, ты ещё не втянулась. Когда мы работали со Светой, она тоже так делала…
— И ты тоже… промазывал и не успевал ставить формочки? — она была просто поражена.
— Ещё хуже, чем у тебя было. Давно приметил, девушки гораздо выносливее.
— Юра, Гале в больницу надо… Пойдёшь на печь? — прервала нас Ира-бригадира.
— А
что с ней?
— Тебе всё рассказать?! Ты ж у нас доктор по женским болезням!
— А кто сомневается? Уже иду.
Я подошёл к сухощавой бабушке уборщице, подменявшей на время обеда пекариху. Та лихо выбивала булки из формы, и транспортёр, радостно повизгивая и скрежеща зубами, уносил их в отделение погрузки.
— Позвольте Вас сменить, бабулечка-красотулечка, — весело сказал будущий пекарь.
— С молоденькими заигрывай, — улыбнулась та, отступая от печи.
Стодесятиградусный жар дыхнул на меня, и я стал укладывать формы. «Три секунды запаса. Не плохо», — подумалось мне…
Через три часа сломался транспортёр. Фортуна всегда усмехалась надо мной.
— Ирааааааа! — заорал пекарь, — транспортёр сдох!
— Чего орёшь? Я рядом, тебя подменяю.
Я оглянулся. К нам спешили работницы. Быстро подкатив пустую дежу, они стали складывать туда булки. Печь останавливать нельзя! Пекарь продолжал работать…
Пришли слесарь с электриком и поменяли двигатель. Транспортёр вновь заскрежетал зубами и, только-из-печи-свежие-булки, весело толкаясь, отправлялись в своё путешествие. Их непередаваемый аромат придавал мне силы. .оrg Пот периодически застилал мне глаза. Несколько раз я обжигал руку, но боли почти не чувствовал. Я плохо переносил жару. Было знойное лето. В цехе было очень жарко. А возле печи просто ад! Усталость, ехидно ухмыляясь, вцепилась в мои руки. Мне уже не удавалось брать сразу по две формы, и я выкладывал их по одной, едва поспевая за каруселью. Иногда булки застревали в раструбе, и терялось время на разборку завала. Карусель ехала, не до конца заполненная…
Людочка, улучив свободные секунды, подбегала ко мне со стаканом газировки и участливо спрашивала: «Как ты?». «Нормально», — был мой ответ…
В самом конце смены у меня пошла носом кровь. Оставалось всего две минуты. Сменщица, рыжеволосая красавица Нина, увидев это, оттолкнула меня от печи со словами:
— У тебя кровь, иди, я доделаю.
— Где? — удивился, отработавший всего полсмены, пекарь.
— Из носа. Ты что, ничего не чувствуешь? — спросила подбежавшая Люда и снятым с головы платком осторожно стала протирать мне лицо.
— Ради этого я готов ещё раз постоять у печи, — и мы, «вальсируя», направились к выходу из цеха.
— Ну, подожди же! Я ещё не всё вытерла. И надо кровь остановить.
В умывальнике она принялась мыть мне лицо. Вернувшись через несколько секунд, вставила вату в нос и попросила поднять повыше голову.
— У тебя что, ни разу кровь из носа не шла? — удивлялась девушка.
— Ни разу, — смеялся я, вытаскивая вату из ноздрей. Видишь? Уже не течёт.
— Ну, ты просто уникум! Всё, я в душ. Ещё очередь пропущу.
— Дождёшься меня? Я что-то хотел тебе сказать.
— Дождусь, — видимо, догадываясь, о чём речь, улыбнулась моя любовь.
Мы сидели на лавочке в импровизируемой летней столовой, и я всё не решался.
Наконец, выдавил из себя, почему-то уверенный в отказе:
— Людочка, ты мне нравишься, и я приглашаю тебя на свидание.
— Хорошо. Я согласна. А где?
— Ты согласна?!!!
— Согласна. А где мы встретимся, и во сколько?
— Ну… Здесь у ворот пекарни в десять утра. У тебя окна сюда из общаги выходят?
— Нет. Но я посижу у Зины, и как тебя увижу, сразу выйду.
***
Я плакал… Слёзы лились из меня ручьём… Наверно, я даже рыдал… Кто вам сказал, что мужчины не плачут? Вот же бред! А может, я и не плакал? Может, всё это происходило внутри меня? А глаза были совершенно сухими, ну может чуть увлажнёнными? А какая разница?! Я не помню… Я сидел у себя в комнате и слушал через самодельные наушники прекрасную музыку группы Dооrs. Грустные воспоминания возвращали меня во вчерашний день…
Совершенно счастливый юноша выбирал цветы для своей любимой девушки. Это должны быть розы или тюльпаны? А может ей нравятся гвоздики? Чувствуя моё замешательство, продавщица решила помочь:
— Молодой человек, а кому вы хотите подарить цветы?
— Девушке… Моей девушке…
— Тогда, я бы посоветовала вам розы, белые розы — символ молодости и чистоты…
Дома я поставил три прекрасных цветка в вазу с водой и насыпал туда ложку сахара. Ну, а где бы я утром взял цветы? Магазин открывается в десять, и в это же время мне положено быть на свидании. Сам ведь назначил?!
Ночью мне плохо спалось. А кому бы хорошо спалось? Я думал, думал, думал. Куда пригласить, что надеть? Я мечтал о первом поцелуе, первых объятиях и может быть… а вдруг… Ну, нет! Скорее всего, нет!
О чём не думал? О том, что поутру, неплохо заскочить в аптеку и купить презервативов. Вот об этом я точно не думал! А надо бы! Родись я лет на сорок позже, мысли были бы совсем другие. И на свидание к цветам и конфетам пришлось бы присовокупить бутылку коньяка или шампанского. И куда пригласить выбор гораздо богаче.

О чем говорят глаза

Секс по телефону или как я себя поимел

Гатаки