— А секс?
— Только оральный. На мой взгляд, босс, этого вполне достаточно для…
— Продолжайте наблюдение. Мне нужно, чтобы он ее трахнул. Ясно?
— Да, босс.
И Тони продолжал свои изнурительные дежурства, помногу раз пересматривая каждую запись. Он привык к ним, как к наркоте, и ночами шептал во сне с горечью — «Айша», и с ненавистью — «старый пердун».
***
На третьей неделе, так и не дождавшись секса, босс приказал Тони прекратить слежку.
Отснятые материалы были предоставлены полиции, и к Грегори направили офицеров, которые предъявили ему обвинение и взяли его под домашний арест. Айшу отдали под опеку социальных служб.
Босс торопил, и уже на следующей неделе было назначено первое слушание суда.
В тот день, когда Айшу должны были увести от Грегори, Тони разыскал ее в кафе. Она еще ни о чем не знала и весело щебетала с подругами (на ее фоне они казались блеклыми, как выцветшие фотографии).
Минут десять или больше Тони наблюдал за ней. Она вызывала в нем странное чувство: глядя на нее, становилось пронзительно грустно, будто Тони боялся, что эти ломкие линии сейчас сдует в никуда, и они смешаются с мировым хаосом. Он вдруг понял секрет ее красоты: плавные контуры лица и фигуры были разбавлены едва заметными неправильностями — слишком длинными ногами, слишком большим ртом, слишком ассиметричными глазами и бровями. В сочетании с правильным овалом лица, с воздушной пластикой фигуры, будто не имевшей веса, все это было, как горчинка в драгоценном вине, без которой оно казалось бы сладким, и только.
Подружки упорхнули, и Тони подсел к ней.
— Привет!
— Привет. Мы знакомы?
Айша всматривалась в него.
Золотистое мерцание янтарных, как у кошки, глаз парализовало Тони. Он никогда не пасовал перед слабым полом, но сейчас чувствовал, что ни разум, ни голос не слушаются его.
Все же он выдавил из себя:
— Пока еще нет. Но это никогда не поздно сделать, не находишь? Хе-хе… Меня зовут Тони.
— А я Айша. — Она выжидательно глядела на него.
— Я знаю… («Дурак, дурак, ну зачем полез на рожон? «) Айша, мы можем поговорить?
— Мы вроде и так говорим, нет?
— Ну… ну да, говорим, но я имел в виду… давай пройдемся вот здесь, у школы?
— Ну давай.
Они вышли. Тони все время ощущал парализующие флюиды янтарных глаз, и никак не мог собраться с мыслями.
— Айша…
— Да?
— Я знаю, ты живешь у Грегори Хоупа…
Айша остановилась.
— И что?
«Он тебе не пара», «ты имеешь право на свою жизнь», «ты должна выбирать»…
Все заготовленные фразы разом вылетели из головы.
Тони раскрыл рот, запнулся, глотнул воздуха…
— Ничего. Забудь.
— Что случилось? — кричала Айша ему вдогонку. Тони шел, не оборачиваясь, с твердым намерением завтра же уехать на Гавайи.
Тревога, посеянная странным парнем, знавшим про нее и Хоупа, вызвала у Айши недоброе предчувствие, на которое легче и естественней легла беда, ждавшая ее дома.
***
— Слово предоставляется обвиняемому. Грегори Дэниел Хоуп, встаньте. Вам есть, что сказать суду?
Грегори грузно поднялся. Как и всегда, он сохранял спокойствие, сдобренное налетом иронии, только сейчас в ней чувствовалась горечь:
— Что я могу сказать, дамы и господа? Я знал, что это так кончится. Знал, что мой конкурент Бад Хоркхэймер доберется до меня, чтобы свести со мной счеты. Конечно, он воспользовался моим самым слабым…
— Протестую! Личное отношение обвиняемого к мистеру Хоркхэймеру не имеет никакого касательства к делу!
— Протест принят. Мистер Хоуп, постарайтесь не переходить на личности посторонних лиц.
— Прошу прощения, ваша честь. Поскольку суть дела не имеет к делу никакого касательства, мне остается только рассказать вам одну занятную историю.
Это было давно. Я делал пожертвования приюту святого Франциска, штат Калифорния, и мне показывали местных одаренных детей. Знаете, такая обязаловка, когда нужно поскучать два часа, погладить по головке слюнявых карапузов, сказать про их каракули — «вау, как красиво» — и ты свободен.
И там была такая длинная, нескладная девчонка — жердь еще та, ходит, как сваи вбивает. И смотрит волчонком. А я волчат люблю, сам волчонком был.
Ну-ну, спрашиваю, а у тебя что?
А чего вы спрашиваете, говорит она. Ведь вам неинтересно.
Ого, думаю. И говорю: теперь уже интересно.
Почему, спрашивает. Потому что ты сама по себе интересная, говорю.
А тут монашка подбегает, вся такая озабоченная: извините, говорит, она у нас сложная девочка, со странностями. Очень хорошо, говорю, я таких люблю, сам сложный. Неправда, говорит девчонка. Если бы ты был сложный — ты послал бы сестру Беатрису нахрен и побежал со мной к океану.
Так мы познакомились. И, знаете, все святых малевали, или там цветочки, или гипсовую всякую фиготень, а она — портреты и карикатуры, и так похоже — ну просто вау! Сестру Беатрису изобразила верхом на метле, — а та и впрямь на ведьму смахивала сильней, чем на святую. Ну как такую девчонку любить?..
Подружились мы. Я специально к ней приезжал, вначале раз в неделю, потом чаще. Подарки ей возил, естественно. И мы таки сбегали с ней к океану, как она хотела, и там носились, как два бешеных мустанга, поднимая брызги до небес — небось сам святой Франциск отряхивался, как пес. И ей за это ничего не было, потому что я хоть и придурок, но богатый, и денежки мои приюту важней, чем строптивую паршивку поставить на место.
И, конечно, я стал заговаривать
о том, чтобы ее из приюта забрать да отдать в нормальный колледж, где детям не забивают голову грехами, которых те еще не успели наделать. Но мне сказали, что для этого кто-то, то есть я, должен оформить над ней опеку. Она были круглой сиротой, родители умерли черт-те когда, и, кроме монашек, у нее никого не было.
А мне делать этого было никак нельзя, потому что в одном из моих контрактов было черным по белому указано: недействителен в случае появления отпрысков или подочепчных. Когда я его подписывал, я думал, естественно, что в ближайшую сотню лет Бог милует меня от этой напасти. Как видно, обхитрил меня бородатый.
Но и я был не промах. Поговорил я душевно с матушкой Урсулой, где-то припугнул, где-то подмазал — и дело было в шляпе. Айша продолжала числиться в приюте и ходить в приютскую школу, но переехала ко мне. Потом я пристроил ее в один колледж, который тоже стоял на моих денежках… Да, кстати, ваша честь: заявляю, что ответственность за обе незаконные сделки лежит всецело на мне, и матушка Урсула вкупе с директором упомянутого колледжа здесь ни при чем, ибо поддались запугиванию и угрозам с моей преступной стороны.
У меня Айша прожила шесть лет. Я относился и отношусь к ней, как к дочери, и мамой клянусь, что не делал с ней ничего недозволенного. У меня все. Спасибо за внимание!
— Слово предоставляется обвинению…
— Ваша честь! Обвинение располагает неопровержимыми доказательствами виновности обвиняемого в преступлении, которое он цинично отрицает: в растлении и совращении несовершеннолетней Айши Эминдес. Это многочисленные фото-видеосвидетельства, на которых запечатлены моменты интимой близости обвиняемого с потерпевшей. На фотографиях, сделанных профессиональными детективами, зафиксированы чувственные поцелуи и объятия обвиняемого и Айши Эминдес. Учитывая количество и тяжесть фотоулик, департаментом полиции Беверли Хиллс было удоволетворено наше ходатайство по установке в доме обвиняемого скрытой камеры, которую выполнил частный детектив Энтони Макрей. Записи, сделанные с помощью этой камеры, представляют следствию картины столь откровенные и циничные, что это превосходит всякое, даже самое извращенное воображение…
В зале зашумели. Грегори спокойно сидел на своем месте, глядя на судью, и только невесело хмыкнул, увидев на экране самого себя, делающего кунилингус Айше.
Кое-как восстановив тишину в зале, судья сказал:
— Слово предоставляется защите.
— Ваша честь, мы располагаем доказательством безусловной правдивости последних заявлений обвиняемого. Это документ конфиденциального характера, но в интересах следствия обвиняемый согласился обнародовать его. Позволите зачитать?
— Читайте.
— Выписка из медицинской карты пациента Грегори Дэниела Хоупа, клиника Хортона, Беверли-Хиллс, сделанная семь лет назад. Заключение доктора Даррелла: острая эректильная дисфункция…
В зале зашумели еще громче. Энтони по-прежнему спокойно смотрел в зал, хоть уголки его губ подрагивали, складываясь в подобие горькой улыбки.
На пике всеобщего волнения судья возгласил:
— Введите потерпевшую в зал!
Воцарилась тишина. Скрипнула дверь — и Энтони схватился за сердце.
В сопровождении офицеров в зал вошло высокое существо с кричаще-голубыми волосами, обрезанными ниже ушей. Его лицо и шея сверху донизу были изрисованы сердечками и надписями «Я люблю Грега».
— Айша! Что ты наделала? — сдавленным голосом крикнул Грегори.
— Привет, Грег! Я это сделала им назло! Чтобы они не думали, что ты меня только за красоту любишь…
— Обвиняемый и потерпевшая, ведите себя пристойно! — прикрикнул судья, ударив молотоком по столу. — Вам предоставят слово. Айша Эминдес, вы клянетесь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды?
— Клянусь! — вызывающе крикнуло голубоголовое существо.
— Айша Эминдес, совершал ли некто Грегори Хоуп по отношению к вам действия сексуального характера?
— Грег трахал меня и будет трахать, чтобы вы тут в своих судах не напостановляли, ясно вам? — звенел дерзкий голосок. — Потому что он меня любит, и потому что он мужик, не то что вы все!..
Грегори закрыл глаза.
***
Ночью Тони снова пристроился к монитору. Дело было закрыто, но на всякий случай он проверил камеру…
И не поверил своим глазам.
— Как ты сюда попала? — хрипел Грегори.
— А! Дерево, забор, окно. Сто раз так делала, — бодрилась Айша, повиснув у него на шее.
У нее уже не было голубых волос — под ними прятались ее собственные, стянутые в тугой узел. Тони облегченно вздохнул.
— Что ты натворила!
— А что? Пусть знают… Глупо получилось, да? — ее голос задрожал.
— Я не про то…

Гроза, изменившая жизнь навсегда

Готовые ответы

Моя первая жена