ну что за черт?), он сказал:
— Две новости. Хорошая и плохая. Хорошая — накупил вкусной жратвы.
— А плохая?
— А плохая — вот.
Он сунул ей в руки лист бумаги.
— Сорвал с соседнего дома.
Там красовался погрудный портрет Лии. Ниже было написано:
РАЗЫСКИВАЕТСЯ
Лия Моран, 19 лет
на вид 16—17
Высокого роста, худощавая, глаза зеленые,
длинные светлые волосы ниже пояса.
Вознаграждение — 150 000 банкнот.
Лия поднесла его себе под нос. Виктор наблюдал за ней, потом сказал:
— Дело дрянь. На моих глазах схватили девчонку — приняли за тебя. И близко не похожа, но, видно, хватают всех.
— И… что делать?
— Хороший вопрос. Собственно, у тебя два выхода. Первый — дать себя поймать. Минимум мороки для всех нас, и, если тебе это подходит…
— Я хочу уехать.
— Ну, тогда… Второй вариант: не дать себя поймать. Во всяком случае, постараться.
— Как?
— Изменить внешность. С твоими волосами тебя заметут за десять минут.
— Вы… хотите меня подстричь?
— Смотри, Лия. Дано: у тебя длинные светлые волосы. Нам нужна противоположность. Поняла? Единственный способ сделать тебя неузнаваемой — обкарнать под мальчика, а остаток перекрасить в брюнетку.
Воцарилась тишина.
— Я все понимаю, — сказал Виктор. — Мне самому хреново от того, что я предлагаю тебе такое. Выбор за тобой.
— Нет, — сказала Лия. — Не понимаете. Вы… неважно. Я согласна.
Виктор хотел что-то сказать, но вместо этого просто подошел и взял ее за голые плечи.
— У тебя отрастут. Потом, — сказал он, помолчав.
Молчала и Лия.
— Ну… ну что? Я за краской и прочими причиндалами. Никуда не выходи, — сказал Виктор и метнулся к двери.
Вернувшись — бодро возгласил:
— Ну, теперь мы во всеоружии. Эпоксидка для перекраски девочек, газонокосилка для стрижки клумб на голове и крутейший билет на крутейший самолет. Оформил тебя как беженца. Надеюсь, выкрутимся без паспорта… Денюжек почти не осталось, но на то они и денюжки, чтобы их тратить на полезные в хозяйстве вещи. Ты… ты… — он запнулся, потому что увидел на ее щеках слезы, — ты… так и будешь голышом бриться?
— Не знаю. Все равно, — тихо сказала Лия.
— Ты… ты…
Он хотел сказать что-то бодрое, но вместо того всхлипнул сам.
Заплаканное личико голой Лии, окутанной каскадом ее неописуемых волос, так больно драло по нервам, что Виктор вдруг охрип. Молча, не глядя на нее, он достал машинку…
Сквозь локоны проглядывали острые клюквинки сосков. Виктора вдруг шибануло, и он ткнулся в пушистое золото, врылся в него мордой, как крот, задевая клюквинки носом и губами.
Мягкая, нежно-податливая грудь пружинила под его напором, как корочка на сметане. Руки его обхватили спину Лии, сползли на ягодицы и стали мять их, губы сами собой всосались в клюквинку, пульсирующую под языком…
Лия заскулила.
— Прости. Не надо было этого делать. — Виктор прокашлялся и включил бритву. Та зажужжала, как шершень. — Ну что? С Богом?..
Он брил ее и плакал вместе с ней. Потом мазал золотистый ежик отвратительной черной бурдой, похожей на ваксу. Лия превратилась вначале в жалостливого мальчишку с оттопыренными ушами, потом в нелепый манекен с нарисованным пробором, и потом, когда Виктор смыл краску — в такого же мальчишку, но только с черным ежиком.
Ее новый образ был неописуемым сочетанием красоты и уродства. Нагота добавляла в этот коктейль убойную дозу чего-то, от чего хотелось выть по-волчьи, грызть зубами дверь и лизать ушастого мальчика с ног до головы, и потом повалить его, жалкого, как мокрая кошка, и…
Сбежав в санузел, Виктор разрядил в унитаз тройную обойму похоти. Трижды вдохнул, высморкался, подставил голову под холодную воду…
Обратно он вышел деловитым бодряком — таким, каким бывал всегда или почти всегда.
Лия стояла перед зеркалом и всхлипывала.
— Кончай хныкать, детка, — сказал Виктор. — Игра начинается. Займемся сейчас твоими руками — и в путь… Плохо, что бинты. Особая примета.
— Не надо бинтов, — сказала Лия — Руки здоровы.
— Как здоровы? Как не надо? Ты…
— Смотрите, — сказала Лия, сдирая бинт.
Виктор хотел поймать ее руку, но не успел. Под бинтом была абсолютно здоровая кожа, такая же, как и везде.
— Охренеть… Нет, все равно надо лечить, Лия, так не делается…
— Не надо. Сами сказали — особые приметы.
Оторопевший Виктор помог ей одеться, косясь на сиськи.
Он готов был поклясться, что те стали еще больше.
— Скажи-ка мне, — говорил он ей по дороге в аэропорт. — Вернее, можешь не говорить, если не хочешь… Я даже знаю, что не захочешь. А ты знаешь, что я у тебя сейчас спрошу, да?
— Наверно, — ответила Лия. — Наверно, знаю.
— Ну, я все равно спрошу… С тобой что-то не так, Лия. Что-то совсем неспроста. Ты знаешь, что я имею в виду, и я не буду подбирать слова. Мы вместе уже четвертый день, но я о тебе ничего не знаю. Знаю, что твои родители погибли, что у тебя нет дома… Почему эти повстанцы дают за твою шкуру 150 штук? Почему нас не могли сцапать? Не хочешь — не говори. Но раз ты со мной — лучше, чтобы я знал…
— Поздно, — сказала Лия. — Что было, то прошло. Все в прошлом.
— Что в прошлом? Что за дамская манера говорить загадками?! Мы не в женском романе, Лия! Роман более чем мужской, и называется он «война». А самое паскудное, что это не роман, а жизнь…
В аэропорту он завел ее в оптику,
чудом выжившую в захламленном вестибюле.
— Ты, как я понял, плохо видишь. Ничто так не меняет человека, как очки.
В больших оглоблях, с черным ежиком, в футболке и джинсах Виктора, висящих мешком, Лия стала вылитым мальчишкой-ботаном.
Виктор боялся контроля, но его удостоверение Наблюдателя сработало и здесь. Лии дали заполнить карточку беженца, и она, подмигнув Виктору, записала себя Аланом Гором.
— Все детство мечтала быть мальчиком, — сказала она. — Лет до одиннадцати.
— Что случилось в одиннадцать? Влюбилась?
— Война, — сказала Лия, и Виктор прикусил язык. — Папа сразу ушел воевать, и…
— А я всю жизнь мечтал о сынишке, — сказал Виктор. — Вот о таком, как ты. Умненьком, и с ежиком.
— Можно, я буду вашим сынишкой? — спросила Лия. Виктору снова подкатил под горло тот же ком.
— Можно. А можно тебя чмокнуть, Алан Гор? Крепко, по-мужски?
— Лучше не надо, — сказала Лия.
— Ты прав, — вздохнул Виктор. — Лучше не надо. Лучше…
Его прервал глухой удар.
Ухнуло, казалось, где-то совсем рядом — дзенькнули стекла, и даже немного тряхнуло пол.
— Твою мааать, — протянул Виктор. — Еще отменят.
Прилипнув носами к стеклянной стене, пассажиры напряженно вглядывались в столбы дыма, торчавшие из-за горизонта. Били далеко — даже не было видно вспышек, только дым, — но стекла дребезжали, и пол вздрагивал, как от землетрясения. Дикторша приятным голосом объявила, что из-за внезапного нападения карателей чуркомасонской клики все рейсы задерживаются. Зал ожидания загудел, потом зашуршал кульками и обертками.
— Давай и мы пожрем, Алан Гор. Что скажешь? — спросил Виктор.
Они поели. Потом Виктор вытянулся в кресле, нахлобучив кепку на нос, и посоветовал сделать то же самое Гору, — но тут вдруг объявили посадку на их самолет.
Вся жующая орава вскочила и повалила к турникетам.
— Быстрей, быстрей, — торопил охранник. — Взлетаем, пока затишье.
Виктор заработал локтями, и через две минуты они с Лией сидели в самом носу, пристегивая ремни. Сзади слышались крики и ругань, потом хлопнул люк, и все стихло.
— Мы сделали это, — шепнул Виктор Лии, когда самолет оторвался от взлетной полосы. — Доблестные повстанцы сэкономят на тебе 150 штук. Представляешь, какой вклад в Восстание?… Нет, я все-таки тебя поцелую, — он звучно чмокнул Лию в щечку. — Теперь ты меня.
— Не хочу, — сказала Лия, сняв очки. — Я сдержанный парень. Не люблю телячьих нежностей.
Она тоже сияла, как солнечный зайчик.
— Ну из благодарности, — взмолился Виктор. — Ну хоть в носик!… Эээх. Бесчувственные вы, пацаны. Только так понимаете, — он дал ей щелбана, и Лия, взвизгнув, принялась колотить его.
Кажется, впервые Виктор увидел, как хохочет этот ушастый чертенок с лицом ангела, и как блестят от смеха зеленые глаза…
Их блеск впечатался в его память вместе с ударом, расколовшим уши и мозг.
Все, что было дальше, виделось Виктору картинками, настолько невозможными, что страх не поспевал за ними. Обернувшись, он видел пламя, хлынувшее на него, и рядом — Лию, странно выпучившую глаза. В кожу впился жар, в голове мелькнуло — «горим заживо» — как вдруг пламя застыло в десяти метрах от них, будто натолкнулось на невидимую стену, и Виктор каким-то десятым чувством понял, что эта стена растет из стеклянного взгляда Лии.
Застыв, пламя расточилось, и сквозь него проступил серый, как свинец, свет.
«Дыра в пространстве», — с ужасом думал Виктор (вот тут-то ему и стало страшно). — «Ход в параллельный мир… « И тут же понял, что хвост отвалился, и это дыра не в пространстве, а в самолете.
И еще он вдруг понял, что они падают, что уши сверлит страшный рев и свист, и что через минуту они с Лией умрут.
— Лия! Я люблю тебя! — крикнул он, не слыша своего голоса. Лия рвала с себя и с него ремни безопасности, потом схватила его за руку и потащила прямо к дыре, хватаясь другой рукой за все подряд. «Я лечу», — думал Виктор, дрыгая ногами в воздухе. У Лии на голове шевелились волосы, довольно-таки длинные, сантиметров десять, и это так поразило его, что он думал об этом все время, пока Лия волокла его к дыре.
«Что ты делаешь?» — орал он перед дырой, не слыша себя, и вырывал руку из руки Лии, державшей его крепко, как капкан.
Тогда она обхватила его за пояс так, что тот взвыл от боли, оттолкнулась — и прыгнула с ним в свинцовый ад, кипевший за краем самолета.
Сразу все отвалилось в никуда, и Виктора прожег ледяной огонь, отобравший дыхание.
Это было так неописуемо больно, что он на какое-то время расточился и исчез, схоронившись в глубине оглушенного тела.
Потом он вдруг понял, что может дышать. Глаза, обожженные светом, увидели

Джульетта (на речке)

История заброшенного тира

Секс по телефону или как я себя поимел