Килограмм хлебной колбасы (это мне повезло, в те годы в магазинах было тоскливо), несколько буханок хлеба… И пошёл в наш «клуб»…
У нас были в те годы две точки в районе «под крышей». Первая — ресторан «Россошь». Как ни странно, он считался одним из самых « крутых» не только у нас, но и во всей Москве. Соответственно — цены. И не только они. Когда бы к нему не пришёл: «Мест нет».

Второе убежище — «Мутный глаз». Кафешка на Россошанке. Коктейль, орешки «арахис», мороженое и… обязательный мордобой часам к девяти.
Но наш класс, выпускники его, избегали этих злачных мест. Наш вечерний «клуб» — скамейка у подъезда девятого дома. Почему? Не знаю. Но каждый вечер, в любое время года, в любую погоду мы собирались там, на протяжении нескольких лет. В общем-то, даже не ГОПники — из нашего класса двое поступили в МГТУ. Один был в МАРХИ, другой — второй год учился в МАТИ, медик один среди нас был, несколько человек в войсковые факультеты — так, в общем большинство из класса получили высшее образование… Жэка училась в институте Управления (сейчас Университет)… Ну вот и я — тоже мог теперь похвастаться.

Вечером я пришёл в наш «клуб» и всех позвал к себе домой. Портвейн струился как вода. И скоро наши молодые организмы, еще не совсем крепкие, засобирали своих хозяев по домам.
Я спустился вместе с ними к подъезду.

Мне что-то говорили, меня поздравляли вдосыл, даже целовали. И не только девчонки. Когда закончился этот сумбур, когда по параллелям и меридианам разбрелись мои однокашники, я обнаружил, что у подъезда покачиваюсь не один. Рядом стояла Жэка…

… Уверен. Сейчас все Вы думаете о Жэке плохо. И зря. Хотя, потом я тоже о Жэке думал плохо. Но с годами мысли в мозгах стали переворачиваться и более-менее правильно функционировать. Начать с того, что ведь не только ЭТО мальчишкам нужно, правда? А потом, Жэка окунулась в новый коллектив, новое окружение… И вот что, если ей тоже ХОЧЕТСЯ? — то так каждому и отдаться? Ведь, если разобраться — женский организм он же не железный. Особенно в этом возрасте. Так же, как и у мужиков. Ну, с нами то всё понятно — кобели. Одно слово. С одной стороны обидно. С другой, привыкли. Правильно, как бы. И потому действуем соответствующе. Тем более, если всего чуть-чуть за двадцать…
А что девчонке в этом возрасте делать?

Девчонка родилась такой, каковым должен быть любой родившийся человек на Земле. И если существует какая-то нужность для нее, она имеет полное на нее право.

Так же, как и мужики.
Уж коль скоро разговорился, то на мой взгляд, особенно в двадцатилетнем возрасте, всё сводится к одному: дарящий ласку и ее воспринимающий. И то и другое одинаково сносит башню… В лучшем смысле этого слова.
Но для того, чтобы подойти к этому, даже, когда возникли невидимые и неслышимые импульсы между друг другом, нужно переступить массу негласных давящих запретов. Высвободиться из их пут. И не всегда, к сожалению (это я про себя) первым это делает мужчина…

— Жэка, — нетвердым после портвейна языком сказал я, — провожу? Слава Богу, жила рядом.

— Ну ты и жадина!

— Жадина?

— Нет, ну чтобы кофе предложить… У тебя кофе есть?

— У меня кофе есть…

Портвейн давил во мне всё. Я не понимал, что мне говорят, о чём. Кто, собственно, я?

Я взял Жэку под руку и повёл обратно к лифту.
В лифте до девятого этажа мы молчали. И даже не смотрели друг на друга. В квартиру вошли очень тихо, приложил палец к губам, чтобы сосед по тамбуру потом не смог насплетничать моим предкам. Когда за нами защёлкнулся замок, я взял Жэку за руку и провёл в свою, одну из трех комнат квартиры. Посадил на диван и опустил голову на её колени.

Она зарылась ладонями в моих волосах, откинув голову к стене…

Мне было хорошо. Из меня понемногу уходил хмель. А когда Жэка сжала мои щёки и чмокнула в губы, я выбросил окончательно из головы «карусель», если кто-нибудь понимает, что это такое.
Я смотрел на неё.

Посмотрите на неё тоже.

Она была не пухлой, не худощавой. Она была плотной. Она была такой, какой бы не смогла бы не понравиться ни одному парню. В ней было всё удивительно женственно. Плюс. В ней было

всё, что необходимо двадцатилетнему мужику. Сейчас. Здесь и сейчас..
А если вспомнить еще и то, что было между нами тогда, в Битце…

— Кофе, в конце концов, будет?

Я тряхнул головой,,. И поднялся с колен…

У меня был кофе. Тот кофе, который был у всей тогда Москвы. Большинства её. Арабика. В зёрнах. Его нужно было молоть. И хорошо, что тогда растворимый был дефицитом. Размолоть и заварить — на это нужно было время. А оно мне было очень нужно…

Когда в джезве начала подниматься коричневая пенка с пузырьками, к этому времени я уже немножко стал приходить в себя. После «Кавказа»…
Вот странно. Больше тридцати лет прошло, а до сих пор помню, как поднималась эта кофейная плёнка. И как я резко сдергивал джезве с конфорки, чтобы не залить плитку. И как долго я разливал кофе по чашкам… Вот, долго разливаю кофе по чашкам, и долго рассказываю об этом — оттягивая то, что должно быть потом…

Жэка полулежала на кушетке. Верхний свет мы не включали… Горел ночник. В комнате не то, чтобы «топор вешать», но запах после «пиршества» по случаю моего поступления был ещё тот. Я открыл фрамугу.

— Сахар положил?

— Сразу, когда варил… Если мало, досыпь

Я в те годы не был «крутым». Но… но у меня, тогда двадцатилетнего были магнитофон «Ростов», колонки «35АС» и хорошие записи (это поймут только те, кто жил в 70—80-х). Экономил на всем, что можно было.

Я поставил «Чоколлату» Пупа и подсел к Жэке.
Жэка пила кофе из чашки… Мелкими глотками. Насмешливо смотря на меня. Ночник разбрасывал её тени по стене. Она полулежала на подушках. В украинской блузке, полукруг

которой весьма выразительно очерчивал ее высокую грудь.

— Ты мне кофе сделал очень горьким, — сказала вдруг Жэка.

Эти сказанные ею слова, подсказали мне, что я должен делать.

— Я добавлю сахара…

и приник к Жэке губами, нашёл её губы…

Наконец, оторвавшись от них, грубовато спросил:

— Нормально сахара добавил?

— Мог бы и побольше…
Это добавило мне смелости и я, слегка завалил ее на подушки, уже более тщательно стал изучать ее рот, шею, ушки своими губами и языком. И совершенно обнаглев, накрыл ладонью ее грудь… Даже сквозь ткань почувствовал, как напрягся и вырос ее сосок…

— Подожди, — шепнула Жэка, чуть отпихнув меня руками.

Она откинулась на подушки, накрест руками взяла свою блузку снизу и стянула через голову.

Она была очаровательна. Полулежала на подушках моей «лежанки»…

Всё было «полу… « Был полусвет от ночника. Полу звука доносилось из моего «Ростова». И, самое главное — полузакрытые, зовущие глаза Жэки.
Больше не мог сдерживать себя. Чуть нагнувшись, не трогая Жэку руками, губами нашёл её сосок. Он был таким упругим, что буквально вдавливался в язык. Жэка шумно вздохнула и положила мне руки на плечи.

Как бы объяснить, что творилось со мной, человеком, живущем во время, когда секса не было… На мне трещали по швам джинсы, и, наверное, разошлись бы по ним, если бы Жэка на спустила молнию.
Я сделал с Жэкинами джинсами тоже самое, и скользнул рукой до резинки ее плавок.

Жэка задышала шумнее, обняла мою руку своей и двинула ее ниже, на бёдра.
Я поглаживал с двух сторон их бархатную упругость, изредка проводя ладонью по ткани, которая скрывала главноё, что было между её ног.

И с каждым разом, когда там проводил рукой, чувствовал, что ткань становится все больше мокрой.
Больше сдерживаться не мог. Тронул верхнюю резинку её плавок (странно, но в 70-х девчонки почему-то носили плавки, по опыту знаю) и потянул вниз.

Жэка не сопротивлялась. Она только сильнее впилась в мои губы и чуть приподняла попку, чтобы удобнее и быстрее я снял с нее эту преграду между нами (свою я после этого не снял — сдёрнул в секунду, вместе с трусами).

Мы лежали без «нижнего», Жэкины груди оголяла спущенная блузка, я был в «водолозке»..

— Саш, — шепнула мне в ухо Жэка, — только в меня не кончай…

Эти слова освободили меня от непонятного ступора. Того, что мог меня оставить надолго еще мальчишкой, и не сделать, в конце концов, мужиком.
Медленно (почему-то был уверен, что не повторится со мной «битцевский конфуз») я перевел Жэку в положение «по-пионерски»: она на спине, ноги как можно шире в сторону. Нависнув над ней, локтями упершись в кровать, рукой сдвинул кожицу на своём вздыбленном. И провёл им несколько раз — верх-вниз — по открытой передо мной щелке.

То, что происходило с Жэкой, меня сводило с ума. Голова ее металась по подушке, а попка с очаровательной киской вдруг резко, как лучше бы сказать — завибрировали… И тут она схватила мой член и резко направила в себя.
Еще бы я сопротивлялся!

Мной овладел эгоизм обладания.
В том смысле, что мне было приятно, если я ощущаю, что это приятно Жэке (от этого эгоизма не могу освободиться до сих пор — если лежу с «бревном», ей-Богу ж, не кончу).

… Жэкины ногти-когти впились в спину. Никогда такого не ощущал до этого раза, что это такое: больно-приятно…

— Саш, — скорее угадал, чем услышал её, — вынь…

В голове плыли розовые круги, я не понимал, что сделал не так… Но, что хочет Женщина, то хочет Бог.

Через силу, сделал то, что она просила, рухнул рядом, на кровати.

Жэка проструилась ручейком на верх меня. Вдавила меня так, что я оказался лежащим уже не на боку, а на спине. А Жэка нависла надо мной и впилась в меня губами…
… Все то, что у меня было до этого — несколько раз — грубо говоря, я «сверху», она — снизу. Вот как бы и весь опыт моего секса. А сейчас…

… Жэка впилась в меня губами и долго разговаривала своим языком с моим. Потом медленно, тремя точками — тем же языком и двумя сосками своих грудей стала спускаться по моей груди,

Необычная встреча в вагоне метро

Банкирша или любовь всей моей жизни

История заброшенного тира