— Ну так помоги умыться.
Девушка произнесла это без напускной игривости. Сухо, спокойно, с толикой сарказма. Так, как ответила бы сама Кира на ее месте.
Прогресс по сравнению с блеянием про «госпожа офицер Кира, мэм», а ведь всего-то пара дней прошла.
Пара очень насыщенных дней. И еще более насыщенных ночей.
Кира приподняла Фиону за плечи.
— Давай сюда.
От Фио пахло, как обычно, кухней и моющим раствором. И самой Кирой.
Поцелуй был долгим. Грубоватым. В нем словно бы в миниатюре отразилось все то, что Кира хотела и могла подарить другой женщине, начиная от ласковых, обманчиво легких первых касаний и заканчивая вспышкой боли в прикушенной нижней губе. Словно бы извиняясь за такой финал, язык Киры еще прошелся по щекам, подбородку и векам девушки серией мягких, успокаивающих движений.
Фио прикрыла глаза, дыша тихо, но все еще часто. Кира легонько коснулась губами ее век, а затем, крепко обхватив за талию, приподняла и развернула на сто восемьдесят градусов, усадив между своих широко расставленных ног. Сделать это было несложно — Фио была удивительно легкой.
Шуршание упаковки лхо. Щелчок крышки, привычное ощущение ребристого колесика под пальцем. Красный огонек, на пару мгновений осветивший лица девушек. Кира глубоко вдохнула, впуская дым в свои легкие, затем поднесла сигарету к губам Фионы. Та тоже затянулась, к удовольствию Киры, не закашлявшись.
Какое-то время они молчали. Первой тишину нарушила Фио. Как обычно, задав вопрос. Как обычно, невпопад.
— А правда, что бывают такие широкие-широкие кровати, где можно и вдоль ложиться, и поперек, и как захочешь?
Кира прыснула. Быстро умолкла, вспомнив, что у Фионы был, мягко говоря, небольшой опыт знакомства с кроватями, отличными от многоярусных узких коек.
— Правда.
— А ты на таких спала?
— Да.
— Не одна, небось?
— Риторический вопрос.
— Какой-какой?
— Глупый.
Фиона приумолкла. Кира поглаживала ее руки, зная, что скоро придет череда более активных ласк.
— Расскажи мне… Ну… Скажем, как мы на такой кровати спим. Ну, и не только спим.
Фио не была первой, кто обращался к Кире с подобной просьбой, и ту это удивляло — рассказчицей она была неважной, и там, где приходилось выходить за рамки пересказов фронтовых баек, оперировала в основном неточными цитатами из грошовых романов и писанины своего старого знакомого из отдела пропаганды. С Фионой же не прокатывал и старый прием «говорить невесть что, главное, обворожительным хрипловатым голоском, и побольше пошлостей», потому что слушательницей она была въедливой и часто перебивала Киру каверзными вопросами.
— Мы лежим…
Кира задумалась. А затем все пошло само собой. Как по нотам. Достаточно было просто вспомнить и пересказать события двухдневной давности.
— Я смотрю на тебя сверху вниз, на твои растрепанные волосы, в серые глаза. Не перестаю говорить — нежности, комплименты пополам с уговорами и даже угрозами. Слова не важны, важен тон.
Глубоко вдохнув, Фиона зажмурилась. Кира не знала, поняла ли девушка, что речь идет о недавнем прошлом, а вовсе не о фантазии на тему. В общем, ей было все равно. Она продолжала говорить, подкрепляя слова действиями.
— Я догадываюсь, о чем ты сейчас спрашиваешь себя. С кем меня сравниваешь. Я не красавец-мордоворот с плаката, и не прекрасный принц из дворцов Шпиля. Я — прокуренная баба с обожженными сиськами, с меня снять комиссарскую форму — и без грима в любую вашу банду впишусь. Ну что ж, не всем выбирать свою первую любовь. Вежливо пытаешься меня отшить. На словах. Но твое тело иного мнения. Ты постанываешь, дрожишь, выгибаешься. Хоть и сразу отталкиваешь. Но я настойчива.
Фиона постанывала. Дрожала. Выгибалась. И в этот раз уже не пыталась оттолкнуть.
— Как здорово целовать тебя! В шею, в вырез майки, в губы. Ты странно целуешься взасос, без языка, это как трахать языком твой рот. На тебе слишком много одежды. Но я тебя излапала всюду. Хоть ты и сопротивляешься очень активно. Особенно ревниво закрываешь грудь — было бы что закрывать! Зато низ почти беззащитен.
Ни о какой кровати речи уже не шло. Кира просто позволила своей памяти облечься в слова. Выходило складно. Самой нравилось.
— Ты впиваешься ногтями в мою руку, но вроде бы как раз прижимаешь ее, а не прогоняешь. Ты почти сухая! Я начинаю работать с твоими складочками — одного пальца хватит. Ты узкая. Потом все просто. Чисто механика. Судорога, вскрик. Выдыхаешь — «все». Моей руке становится мокро. Прижимаюсь. Хочу заставить тебя облизать пальцы, но ты совсем против. Облизала сама. Понимаю, что была не чуткой и не нежной. Но тебе вроде понравилось. Это еще не конец. Идем в тепло, нам нужна кровать. Ты уже не против ничего.
Фиона стонала уже в голос. Так, как на памяти Киры лишь она одна и умела — мелодично растягивая звуки, придавая им сходство не то с урчанием зверька, не то с какой-то странной музыкой. Реакция тела не позволяла усомниться в искренности эмоций.
Для всего этого было какое-то объяснение. Какое-то слово из обширного лексикона Адептус Биологис. Гиперсенситивность? Гиперсексуальность? Не менее интересно было и то, как сама Кира смогла распознать это в одной из служанок — не самой красивой и не самой обаятельной. Одной из тех, в чью строну Кира обычно не смотрела. И не очень хорошо относилась к тем, кто смотрел.
Рано или поздно приходит время пробовать и такую дрянь, как говорится.
… Через три месяца половина гарнизона тихо смеялась над историей всепобеждающей любви — капитан Стэнварт фон Кессельриг, белая косточка Сил планетарной обороны, женится на никому не известной девушке из офицерской столовой. Вторая половина гарнизона ржала в голос. Молодоженам было все равно, Кира лежала с осколочным ранением и ее больше заботила чистота инструментов хирурга — из окошек полевого госпиталя шпиль Вайсхофена даже не был виден. Ревность покрутилась и поняла, что конкурировать с болью и здоровой злостью нечего и думать.

А еще через месяц Вайсхофен был стерт с лица земли орочьим Ваагхом. Кира не заглядывала в списки погибших.

Та девушка была частью мира, оставшегося позади — в далеком прошлом. Было неважно, погибла ли она или осталась жить.

Кире хватало того, что она всегда возвращалась, замещая собой других — безымянных и безликих.
3.
Везуха посмотрела вверх, облизывая губы.

— Меня зовут Везуха, мэм…

— А как тебя назвала я?

— Фио.

— Черт с ним. Хватит болтать, продолжай.

Везуха пожала плечами и продолжила. Кира мотнула головой, оставляя прошлое в прошлом. Она выгнула спину, готовясь к приливу жесткого теплого наслаждения, и приказала самой себе забыть о Фио.

Хотя знала, что некоторые приказы остаются невыполненными.

Дырка по имени Оля

Второй день заключения

Марго играет в бильярд