предварительно, и вынес в помойку за здание. Когда я вошел, она сидела голая держала ладони на глазах и стонала от всего пережитого. То ли от стыда, то ли от болезненного состояния. Не от-крывая лица, она поднялась, и поискала одежду, не глядя на меня, нацепила пижаму и надела брюки и понеслась в коридор, я понял, она бежала к туалету.
Вошла она с мокрыми волосами минут через пятнадцать, давящая тишина звенела оконными стёклами. Я уже налил и ей и себе вина из остатков от первой бутылки и подал ей подходящей, подавленной и поникшей, — Теперь, — На здоровье! Она взяла трясу-щимися руками стакан, и пригубила. Погоняла вино во рту, затем медленно допила.
Стоя с закрытыми глазами, она прошептала, — Какая же я — дрянь.!, делай теперь со мной что пожелаешь, но я сама сгубила этот вечер!? Я подал ей ложку с салатом, она от-крыла рот, и приняла, стала жевать медленно, и мучительно морща своё лицо.
Остатки вина и салата я сложил в другую банку, пока её не было, теперь мне остава-лось её переодеть в рабочий костюм. Я стянул с неё пижаму, она не сопротивлялась, и затем принялся за штаны. Затем, собрав её плавки, и бюстгальтер я убрал их под матрац на кровати, куда уже их уложил, одеяла лежали в сумке. Она стояла голая и жевала безо всякого выражения на лице, то, что было во рту. Я начал её одевать. Одев, велел идти за мной, взяв её за руку, и мы пошли медленно в прохладу летней ночи из смрада нашей спальни. Натали уберёт всё к нашему приходу, но вернёмся мы под утро, когда нас пой-мает дождь.
Вначале мы пошли на реку, она не желала лезть в воду голой, но я увёл её далеко от купальни. И раздев, втащил всё-таки её в воду, где она начала приходить в себя, вскоре она уже мёрзла и получила ещё вина, себе я налил чуть-чуть. Она сидела обёрнутая в одеяла и уже начинала немного веселеть.
– И чего мы сидели всё время там!? Как тут хорошо, и комаров вроде бы нет!? А как восхитительно пахнет, где-то уже косят наверно? Но, пахло от воды. Распахнув одеяла, я проник к ней совершенно голый и, накинув одеяла на нас, повёл под берег, где умостился так, что она сидела у меня на коленях, а мои руки были у неё на груди и животе. Нам было тепло и сладостно. Она подавала свои ароматные губы мне через плечо, и всё старалась поуютнее оседлать моего красавца. И вот она примостилась и ввела его в себя.
– Какая прелесть, а не хлебнуть ли нам винца!? И мы хлебали уже из горлышка. За-кусывая поцелуями и не разрывая соития.
Вскоре нам стало тепло и даже немного жарко, она засуетилась и, сойдя с моего красавчика, ринулась в прохладу летней ночи. В сумерках она, грациозно владея телом, танцевала как восточная женщина, виляя своим задом и, ворочая свой аппетитный живо-тик и крутя, своей мощной грудью. Картина была завораживающая и манящая. Я встал разогретый вином и начал рядом с ней дурачиться. Над рекой, где-то недалеко полыхну-ли зарницы, но мы продолжали до тех пор, пока не слились стоя в соитии. И сладостно наслаждаясь, слыша гром, и наблюдая друг друга в свете зарниц, мы дарили друг другу негу и спелость нашего слияния. Но, немного насытившись, начали остывать и вскоре поняли, что можем попасть под дождь. Начали собирать одежду, и я приложился к её ле-вой груди и высосал гной. Затем забежал в воду и смыл рот. Она не укрывала грудь и ждала продолжения, чем мы некоторое время занимались, но всё же, решили поспешить в нашу комнату. И вот мы уже почти на пороге, гром нас подгоняет, и не успеваем мы влететь в тамбур, как хлынул ливень!
В комнате у нас благодаря заботе Наташи были настежь раскрыты окна, и пахло не-много хлоркой, видимо она промыла полы после нашего ухода. Молния полыхала, и нас было видно сквозь распахнутые окна. Мы просто задёрнули шторы и, ни свет, ни окна мы не трогали. Всё так же, сбросив матрацы на пол, мы занялись любовью под шум и грохот дождя летнего и проливного. Она желала «Девичьих грёз», чем и наслаждалась! В свете молний я наблюдал иногда её откровенное налитое царственной улыбкой лицо, руки её мяли мои плечи. Груди трепетали у меня в губах. А левую я разминал и разминал. Но вот её пальцы начали впиваться мне в кожу, а ноги начало теребить спелой судорогой оргазма. Через некоторое время, она распустила своё тело на мне, и под шум дождя мы отключились, но я дождался её сопения и прикрыл нас простынёй.
Утро нас застало в объятиях, но, на дворе уже был день. Хмурый и ненастный. При-оделись мы только к обеду, а до этого она меня «пытала», ей было интересно многое обо мне. Так же она мне поведала о себе, что по национальности она — немка, но меня не должно это касаться, просто если что, когда мы встретимся с Машей, то этот вопрос мо-жет быть затронется, чтобы я был в курсе. Именно поэтому она и отправляет детей на ле-то подальше от Междуреченска. Она мне поведала, что после обеда мне придётся вместе с ней выехать из лагеря.
– За мной придёт машина, и я вывезу тебя к поезду, через две недели ты обязан быть снова тут!? Тут будет ждать тебя моя Машенька! Прощаться ни с кем не ходи, Наташа и так всё расскажет, Алка замужем или пусть создаёт себе!? При посторонних, ты просто попутчик, и не глупи!? Мы одевались. И она протянула мне деньги, — Это чтобы у тебя не было с этим проблем!
Во время обеда мои дамы уже всё знали, и провожать меня никто не ходил. Из сто-ловой я вышел за ворота лагеря и был приглашён Розой в кабину Газика, как мы их лас-ково называли «Бобик». Она сидела с водителем, а я на заднем, и всё время смотрел в окно. Глаза её были под очками, и куда она смотрит, было не понять. Водителю она по-яснила. Что это их пассажир до поезда. На перроне меня высадили и уехали. Через неко-торое время пришёл поезд, и я поехал домой на две недели.
Глядя в окно, я размышлял, над всем произошедшим и мне всё время ассоциирова-лось, глядя на любую даму, я представлял, как она будет улыбаться во время близости. После Кулёмы и близости с остальными, а теперь у меня были уже и взрослые, мне было легко с любой девчонкой завести беседу и познакомиться, а так же назначить свидание.
Но, вот поезд прибыл на нашу станцию, я знал, что девчата будут у поезда, и не удивился, когда младшая, повизгивая, стоя с зажатыми руками между ног улыбалась и приветствовала меня. У Нины было колечко на мизинце левой руки, я принял это как, то, что Людмилка будет ждать у меня на кухне, после того как Младшая получит и уйдёт, провожена мною. Так всё и получилось, а утро меня ждало не окученной картошкой, мать только прополола, а окучивать я вышел сам. Вечером всё повторилось, как и преж-де, а через три дня было письмо от Кулём, где мне было написано прибыть через неделю, после того как я покинул лагерь. У меня по огороду было всё готово и я, оставил своих дам. Зная, что Нина перешла дорогу Татьяне, и научила её парня, оставил их и выехал туда, где меня считали массажистом.
Но, я немного опоздал, и мне пришлось добираться на продуктовой машине, но всё оказалось как нельзя к лучшему. Так как, только что уехала Эдуардовна, но об этом я уз-наю чуть позже, а пока я топал от проходной к больнице. На пороге стояла какая-то де-вушка ко мне спиной, волосы её были немного рыжеватого цвета. Причёска была создана так, что было непонятно, как растут волосы, концов свободных не было видно. На ней красиво сидела мини юбочка, на теле девочки была футболка. Она оглянулась через пле-чо, и наши глаза на некоторое время встретились. Немного повернувшись, из любопыт-ства, она дала мне тем самым созерцать и лицо и шею, из-под волос на голову шла неши-рокая ленточка, которая обрамляла голову розовым ободком. Но из тамбура показалась цветущая Натали и, кивнув на меня, произнесла, — Встречай своего родственника, с сёст-рами ты уже знакома, а это он! Я понял. Что это и есть Маша!
Верхняя её губка, аккуратного девичьего рта. Была похожа на массивную миниа-тюрную букву М. А нижняя, как бы пряталась под верхней, всё это было забавно и вос-хитительно, я подал девушке руку, и она через плечо мне подала свою. Я принял её ла-донь и, наклонившись, прикоснулся к поверхности её руки губами, она как бы затаив-шись, встрепенулась, но руки не отняла.
– Мария.., я хотел назвать себя, но она опередила, — И вправду, Марфа!? На лице де-вушки заиграла улыбка, — А ты тут будешь жить!? А то меня в отряд гонят, а мне с Сер-геевной хочется, давай вместе, а!?
Натали сияла, — Идите уж, там разберетесь, где кому, а Эдуардовне ни слова!? Под-мигнула нам заговорщицки и кинула, — Я к Кулёмам, а вы селитесь. Мария трепала рука-ми поясок юбочки и весело шлёпала губками. Я вошёл и ждал её. Она подала мне руку, и я повёл её в массажную. Она мне по дороге рассказала, что она уже тут три дня, и всё знает. Что пока никто не болеет, и они с Сергеевной спят вместе. А в отряде она ещё ни кого не знает. Да и не хочет жить по режиму.
Когда мы вошли, она спросила. — А что такое массаж!? И зачем он нужен?!
– А что сёстры тебе ни чего не давали ещё почитать?
– Давали, но там многое мне ещё не понятно! Я протянул свою руку и взял снизу её за ладонь, она встрепенулась, и немного покраснела. Я повернул ладонь вверх и увидел, что ладошка натруженная, она не из белоручек. Ногтей, как у некоторых модниц ещё не было, может мама не разрешает.
— Вот смотри, ты встрепенулась, когда я взял тебя за руку. А теперь я её поглажу, а теперь мы её помнём, потянем пальчики и погладим между них, тебе приятно? Она стоя-ла красная и еле пролепетала.
– Ага..!
— А если мы это будем делать долго, то ты привыкнешь, и тебе этого уже будет не-которое время не нужно!
Дверь распахнулась и в комнату вошла старшая, — Ну, вот и до Маруси уже добрал-ся, а ну руки мыть!? Почему ещё без халата!? Я отпустил руку Марии и, не глядя на них начал стягивать штаны, в которых приехал. Затем, напялил шорты поверх плавок и вы-шел в туалет помыть руки. Затем я вернулся, старшая уже лежала на кушетке, а Мария смотрела на все, поджав кокетливо свою нижнюю губку, она так же была ещё залита краской. Губами она трепетно теребила пальчик. Я не спеша, растёр ладони, нанёс крем

Джульетта (на речке)

Банкирша или любовь всей моей жизни

Душевая кабинка