наблюдал, как напряглись и без того, огромные сосцы Лууле в центре светлой, почти розовой дермы. Он, прильнув, чмокался в них, будто новорожденный, голодный телок. Лууле заколыхалась… то ли от смеха, то ли щекотки, однако улеглась на лавку, раскинув по сторонам слоновые бедра, и, обмахивая юбкой лицо, прикрыла ресницы.
Золотистый пучок света пробивался сквозь слуховое отверстие в крыше, высвечивая восковое пузо Лууке. Живот оказался горячим и гладким, точно мраморная столешница в доме учителя музыки.
— Соль» в третьей октаве расстроено, — произнес старик в бархатном, черном берете, — и «фа» западает в контроктаве, да?
— Да.
— Мой ангел, я — свободный художник — мое дело настроить инструмент в унисон… прозрачной тишины, где сплетаются ноты в великую магию музыки…
Вьющиеся лобковые заросли завоевали пространство на животе Лууке до пупа. Илларион запустил в них свои хищные пальцы, гладил и терзал их пока Лууле, не открывая глаз, наконец, поймала свою муку — и вдруг, зарыдав в голос, пропела сквозь слезы: «Зовет зверей кукушка: „Довольно, сони, спать!“. Весна пришла к нам в гости. Давно пора вставать. Ку-ку, ку-ку, — старается она. Ку-ку, ку-ку, пришла уже весна!»
Прислано: Ингвар

Все что произошло в отпуске остается в отпуске

Тётина подруга

Квартирант