и большее время, пока он окончательно не вытеснил всех остальных и не превратился в доминирующую фантазию. Помнишь? Постепенно ты стал, по сути, целенаправленно дрочить именно на маму. Воображаемые истории становились всё более изощренными, развратными и недопустимыми. А после этого помнишь, что было? Ты чувствовал стыд. Было стыдно извращенно дрочить на маму, купаясь в ванне, а потом, как ни в чём не бывало, общаться с ней. Ты помнишь?»
  Как ни странно, но разговор на отвлечённую тему совершенно отвлек меня от нынешней ситуации, я даже уже не помнил, из-за чего переживал.
Я: «Да, помню, и что?», — хмыкнул я.
Суккубка: «Как ты поборол этот стыд? Ты дрочил на маму ещё и ещё, кончал снова и снова, и стыд сам постепенно отступил. Ты заглушил его, превратил отдельные редкие позорные поступки, на которых заморачивался и по поводу которых переживал, в череду нескончаемой вереницы событий, выделить из которых какой-то один конкретный эпизод мозгу было сложно. Ты перестал фокусироваться и постепенно свыкся. Перестал загоняться, перестал обращать внимание на какую-то одну, последнюю дрочку из многих. Стыд ушел, а удовольствие осталось. Из, поначалу, недозволенного и аморального, ты сделал допустимое, затем приемлемое, а потом и вовсе — норму. Сейчас же ты вообще возвёл у себя в голове культ пизды, культ матери, сформировал целую аргументированную философию. И сейчас ты всем этим наслаждаешься и понимаешь — именно так всё и должно было быть. И радуешься этому!»
Я: «А причем здесь…»
Суккубка: «Да при том! Ты впервые отрезал женщине клитор, совершил ужасный недопустимый аморальный поступок. И ты сейчас, как тогда же в детстве, растерян, напуган, чувствуешь страх и стыд за отдельно взятое событие. Но это вовсе не значит, что ты поступил неправильно. Просто нужно продолжать, к этому нужно привыкнуть и всё!»
Я: «Но я же не собираюсь всем подряд их отрезать, чтоб привыкнуть!»
Суккубка: «Хорошо, и не надо! Никто тебя не заставляет. Я просто хочу, чтобы ты вспомнил: кем ты был, какой путь прошел, и кем стал. Вчера, сегодня, да и всего 15 минут назад ты был полностью уверен в своем выборе. Ничего же не изменилось. Так не дай страху всё тебе испортить. Соберись и заверши то, что должно, пока моя мать не истекла кровью»
  Я выдохнул. Урок психотерапии от моей девушки действительно помог. Да, я сейчас совершил ужасный поступок — отрезал женщине клитор, но не время отступать и сдавать назад. В конце концов, я делаю это ради благой цели – спасения любимой. Нужно собрать всю волю в кулак и завершить всё, что я наметил, даже если конкретно сейчас я и немного потерял веру в свои убеждения. Надо собраться, я же мужчина! Сожалеть буду потом, а пока надо действовать.
  Я поднялся, осмотрел зажатый в руке мягкий клитор матери своей девушки и положил его на тарелку к отрезанным ранее соскам. Затем снял с плиты одну из раскаленных чайных ложек, всё это время накалявшихся на огне. Раны надо было прижечь, чтобы остановить кровотечение. Оксана Витальевна всё ещё лежала, скрючившись, на окровавленном и обмоченном полу. Под эти истошные крики мы даже не заметили, когда она успела обоссаться. Теперь она уже не кричала, лишь тихо скулила в пол и держалась обеими руками за промежность.
Я: «Помоги мне», — попросил я Юлю, — «подержи её, а то я не подлезу и случайно обожгу что-то не то».
  Юля подошла к матери, перекатила на спину и через силу убрала её руки с паха, крепко зафиксировав. Я взял бутылку воды, присел возле ног Оксаны Витальевны и развёл их. Вся пизда была в крови, и лишь примерно на глаз можно было предположить, где же ранее находился клитор этой женщины. Сполоснув рану водой и немного очистив от крови, я увидел главное кровоточащее место, в принципе там, где и ожидалось – на верхушке соединения малых и больших половых губ. Коленями я немного прижал ноги Юлиной мамы в раздвинутом состоянии, чтобы она не смогла их свести вместе, приготовился и приложил раскалённый краешек металлической ложки к бывшему месторасположению клитора хозяйки дома. Прижженное мясо сразу зашквырчало, как будто куриное яйцо разбивают и выливают на раскалённую сковородку, в воздухе появился запах жареного мяса. Сейчас уже я нахожу забавным мысль о том, что это было не просто жареное мясо – это была жареная пиздятина матери моей девушки. Однако тогда в квартире, всего через мгновение после моего прикосновения, Оксана Витальевна вновь истошно заорала, пытаясь свести ноги или хотя бы вырваться из цепких рук дочери. Но всё было тщетно, держали мы её крепко. До сих пор помню её лицо… оно находилось так близко, всего в полуметре от меня… всё перемазанное в слезах и собственной моче, с потёкшей тушью, истошно орущее и перекошенное в отвратительной гримасе, с краснющими белками глаз из-за полопавшихся внутри сосудов от переживаемого в тот момент напряжения… она смотрела на меня секунд пять не злым, нет, каким-то безумным пустым взглядом, а потом резко обмякла, перестала сопротивляться и потеряла сознание от боли.
Юля: «Мама вырубилась, не вынесла такой боли…»
Я: «С ней всё будет в порядке?»
Суккубка: «Думаю да, но нужно будет поухаживать, подобные раны долго будут заживать учитывая, что я не смогу их залечить»
Я: «А как там Юля?»
Суккубка: «Ой, и не спрашивай! То люто ненавидит, то забывает обо всем на свете в очередном приступе оргазма. После того, как ты отрезал её матери клитор, они у неё какие-то непрекращающиеся. Если мама сейчас обезумела от боли, то о её дочери уместно было бы сказать, что она сейчас обезумела от череды мощнейших оргазмов»
Я: «Ну хоть кто-то от этого кайфует»
Суккубка: «А как же я? Я тоже в глубоком восторге от того, что ты делаешь, просто стараюсь не демонстрировать, чтобы не сбивать тебе настрой. Я ведь понимаю, тебе сейчас очень нелегко, и я больше нужна в качестве моральной поддержки, а не развратницы»
Я: «Ну, спасибо», — саркастично заметил я.
Суккубка: «Всегда пожалуйста», — фыркнула Юля в ответ, — «прижечь соски не забудь, а то вон как оттуда хлещет. Благо теперь эта шалава в отключке и не будет сопротивляться»
  Я встал и взял две другие раскаленные ложки, теперь уже столовые. Мы специально подготовили разные, потому что для прижигания ран на грудях требовалась чуть бОльшая поверхность металла. Подошёл к вырубленной Оксане Витальевне, промыл её грудь водой и попеременно прижёг ей места бывших сосков.
Суккубка: «Словосочетание «жарить тёлку» теперь для тебя заиграло новыми красками, верно?» — иронично-садистски подметила Юля, фирменно щурясь и загадочно улыбаясь, едва сдерживая смех.
  Ситуация, на самом деле была страшная, но этот её неуместный прикол немного пробил меня на ха-ха.
Я: «Ну и сучка же ты!», — чуть засмеявшись ответил я. «Такой ответственный момент, а ты тут коры травишь»
Суккубка: «Я знала, ты оценишь», — парировала Юля, явно удовлетворенная моей реакцией на её неоднозначный прикол. «Давай оботрём её немного и отнесём в комнату, чтоб под ногами не мешалась»
  Я поднял Юлину маму и немного перемазался в её крови и моче, пока Юля кухонным полотенцем обтирала мать.
Суккубка я: «Фуууу, ты сифа!», — опять подколола меня девушка, намекая на мой новый неаппетитный вид.
Я: «Ха-ха», — саркастично отметил я, — «лучше три быстрее, мама у тебя не самая лёгкая».
Суккубка: «Ну, ты же её теперь немного облегчил!»
  Я снова не выдержал и засмеялся, теперь во весь голос. Да, я понимал, это было дико, неуместно и, можно сказать, кощунственно, будто мы глумимся над трупом, но моя суккубка умела находить слова и пробуждать самые низменные и порочные чувства, такие как надсмехание над её только что изувеченной женщиной. А может это просто часть моей защитной реакции на только что перенесённый стресс. Отнеся Оксану Витальевну в спальню и уложив на кровать, я вернулся на кухню.
  Юля подошла ко мне вплотную, у неё в руке был нож, который она предлагала мне взять.
Суккубка: «Ну что, любимый? Готов ради меня освежевать ещё одну пизду?»
  Я взглянул на маму. Она всё это время стояла голой рядом с Оксаной Витальевной, я даже и позабыл про её присутствие. Да уж, мне предстояло совершить над собственной родной матерью то же самое, что я только что сделал с Юлиной мамой. Как, наверно, ужасно осознавать, что твой собственный сын способен на такие ужасные злодеяния? Как больно и страшно слышать рядом с собой истошные оры и крики женщины, которой отрезают соски и клитор, а потом всё это прижигают раскалённым металлом, и при этом знать, что ты следующая? И у тебя нет возможности никак этому помешать.
  Я подошёл к маме и взглянул ей в глаза.
Я: «Мама, прости меня. Прости, пожалуйста, за то, что я сейчас сделаю. Я люблю тебя и всегда буду любить, но я так же люблю и Юлю, я, наконец-то, впервые в жизни счастлив в полной мере. Но ей грозит опасность, и спасти её можно лишь этим единственным ужасным способом. Мне жаль, что тебе придётся испытать эту боль, это не так здорово, как я себе представлял. Но… может в этом есть и какой-то плюс? Я столько лет помешан на тебе, представляя твою пизду, твои половые губы и твой клитор как самые желанные объекты во вселенной, что, возможно, если я отрежу главное, отрежу твой клитор, то перестану быть таким помешанным на тебе? Ну вдруг, а? А может и не перестану. В любом случае, помни, я все тебя любил и буду любить несмотря ни на что»
  Я обнял свою мать и поцеловал её прямо в губы взасос. Юля сняла камеру со штатива и заняла с ней более близкую позицию и выгодную позицию для съёмки. Я опустился перед мамой на колено и поцеловал её в клитор, последний раз соединенный с её телом. Затем зажал его двумя пальцами, оттянул и одним быстрым движением ножа справа-налево рассёк мамину плоть, оставив самую заветную часть матери у себя в руках…
  Взглянув на свою мать, я увидел примерно то же, что было и с Юлиной: из стойки смирно всё тело перекашивается в напряжении, постепенно начинается дрожь, тряска, лицо резко становится красным, на лбу выступает пот, а в глазах лопаются сосуды от напряжения. Волна боли пронзает всё тело, возобладая над гипнозом суккуба.

Клиника размножения. Глава 4

Лесби

Два друга и учительница