полумраке в районе нашего зала, я слышу, как беспристрастный оператор сухо говорит Дарине, что ее девочка молодец и выполнила все правильно. Это значит, что мы получим свои деньги и нам будет на что прожить следующие пару недель.

Потом они идут в кухню, и чем они занимаются там дальше, я не знаю.
***
Я опускаюсь на кровать, однако уснуть мне не удается.

Мне не хватает моей Дарины. Я хочу видеть ее, хочу чувствовать ее рядом с собой, хочу ее обнимать.
Они все говорят, что она «развратная тетка», «распутная мамка», «продажная женщина» и тому подобное… Это неправда.

Мне всегда становится за нее обидно, когда я слышу о ней такие слова. Потому что я живу с Дариной уже полгода и знаю, какая у нее душа. Какой острый наблюдательный ум. Какими были ее детские мечты…
И разве она виновата в том, что ее не хотели и гнали из дома ее родители? Что общество не одобряло ее однополых влечений и принуждало спать с мужчинами, быть «как все»? Что ее литературное творчество (а она и теперь создает иногда великолепные вещи) никто не оценил и, чтобы прокормить себя, ей пришлось продавать свое тело?..

Нет, она не продажная женщина. Продажно общество, которое сделало ее такой, которое видит ее такой, которое, порицая и оскорбляя ее, однако же постоянно прибегает к ее услугам и создает на них спрос… Чем оно лучше?
…И я уже стала почти такой, как она. Это мой сознательный выбор.

Своеобразный вызов им всем. «Успешным», «порядочным» и насквозь фальшивым. Какая мне польза от добродетелей тех, кто в трудную минуту оттолкнул меня – просто потому, что я отличалась от них или что пока не заняла своего прочного места на пьедестале почета, богатства и славы?
Дарина была единственным человеком, который от меня не отказался.

Я и до нее уже была порочна, ее глупо в этом винить. Зато я никогда не забуду ту ночь, когда мы уснули рядом, когда она прижала меня к своему плечу и когда я впервые за многие годы ощутила себя кому-то нужной…
***
Когда «гости» уходят, измотанная Дарина отыскивает меня в полумраке моей спальни, привлекает к себе, обхватывает своими ладонями мою голову, крепко целует в лоб и говорит, что я ее просто спасла и что она сильно передо мной виновата. Голос ее дрожит, а на глазах поблескивают неподдельные слезы. Я пытаюсь ее успокоить. Ох, уж эти сантименты…

Потом она уходит к себе в зал, потому что нам обеим нужно хорошенько отдохнуть. А я еще долго лежу на кровати и смотрю в потолок.
Мои родители, у которых я «завелась» случайно, всегда стремились отдалить меня от себя. Они отправили меня в этот город под предлогом учебы. Желали видеть меня хорошо зарабатывающей, уважаемой и влиятельной персоной в экономической сфере. Не ради собственно моего благополучия, а чтобы им было чем выставиться перед своими знакомыми.

Ну, может, все было не так прямолинейно и грубо, а я лишь от накопившейся обиды усугубляю положение дел и не вполне справедлива…
Когда я приезжала домой на каникулы (а я вплоть до совершеннолетия еще для чего-то стремилась к ним), торопились отослать обратно, ведь я пока была девчонкой самой обычной и еще не блистала никакими достижениями.

И однажды я перестала возвращаться домой…
Интересно, что сказали бы они, потомственные педагоги, если бы узнали в деталях, как сейчас живет их «ненаглядная» дочурка? Согласна, я не подарок и всегда доставляла им массу проблем. Но я же не заставляла себя рожать, раз уж они меня не хотели. Не виновата в том, что не родилась мальчиком, которого они запланировали. И, как любое живое существо, не могла не нуждаться в любви, заботе и поддержке, которых не получала…

Видели бы они эти прекрасные «апартаменты».
Как и Дарина, я мечтала принадлежать искусству, стать художником. Меня пытались сделать элитным переводчиком или топ-менеджером, хех.

А стала я кем-то вроде банальной проститутки либо доморощенной порноактрисы – одним словом, «sаlеs wоmаn»… Тоже как Дарина.
Да, я шлюха.

Когда-то, в самом начале, я много рефлектировала по этому поводу. Но теперь меня такое положение дел нимало не смущает; я вообще давно уже избавилась от сомнений и больше не «парюсь» из-за своей «продажности», а получаю от этого и деньги, и определенного рода «славу», и физическое удовольствие… И мне это нравится. Хотя, вероятно, я просто бравирую.

Если я когда-нибудь вернусь к рисованию картин – представляю себе, какими сюжетами и ощущениями будут проникнуты мои полотна…
***
Иногда мне приходит в голову, что в девятнадцать лет рано делать окончательно неутешительные выводы. Ведь, наверное, я могла бы еще уехать куда-нибудь и попытаться это забыть, «отмыться» от грязи – то есть «начать все сначала», «с чистой страницы»…

Разумеется, могла бы. Но я ее не оставлю.
Может, я и не нужна ей как человек и она меня просто использует?

Может быть… Но тогда это на ее совести. А я буду следовать своим влечениям, желаниям и намерениям. Импульсам и порывам… Вероятно, я и ошибаюсь, но я называю такое эмоциональное состояние «вдохновением».
…Когда Дарина окончательно состарится и станет вообще никому не нужной, даже как соблазнительное женское тело, я буду о ней заботиться.

Не хочу, чтобы она спилась или сделала что-нибудь с собой.
Я хочу, чтобы она писала свои превосходные книги и каждый вечер, как сейчас, перед сном целовала меня в лоб.

Хочу, чтобы ее записи, мечты, планы, фото и видео не отправились на помойку, а остались здесь – хотя бы мне на память…
А я хочу всегда помнить, что она была.

И чтобы другие, кстати, тоже об этом знали. То есть не о том, что существовала в неком «самодеятельном» борделе этакая рыжеволосая развратная «мамка», которую «поимело полгорода»… а что был и тот самый, другой, совершенный человек, которого я знаю и люблю в ней…
***
Мы сегодня обе очень устали, и она не решилась попросить меня прилечь с ней. Хотя я знаю, что и она до того ко мне привязалась, что чувствует себя тревожно, когда остается в постели одна.

В последнее время ей часто снятся кошмары, и тогда она вздрагивает и кричит по ночам. Когда я рядом, ее хотя бы есть кому успокоить.
Время уже за полночь, а я еще не засыпала. Мне невыносимо хочется сейчас судорожно ее обнять и по-детски прижаться к ее груди. То есть не заняться с ней лесбийским сексом, а всего лишь оказаться рядом…

Да, у меня однозначно искажена ориентация… но на самом деле я просто не нахожу других способов принадлежать друг другу целиком, раз уж мы не родственники по крови.
Взволнованно и нервно я выбираюсь из-под одеяла, долго не могу отыскать в темноте свою обувь и, выругавшись, выхожу в коридор босиком. Конечно, я сейчас направляюсь в зал, по пути то и дело натыкаясь на какие-то залежи чужого ненужного барахла…

Остановившись у ее двери, я задерживаю дыхание и с беспокойством прислушиваюсь.
Оказывается, она тоже еще не спит. Я распознаю, как она негромко, подавленно всхлипывает и бессвязно что-то шепчет в полумрак. Бедная, с кем она говорит?..

Я осторожно открываю дверь и, не задавая глупых и лишних вопросов, захожу в комнату.
Она приподнимает голову от подушки. Понимает, что пришла я. Для чего-то наигранно зевает и делает такой вид, как будто давно уже крепко спала и только теперь проснулась от случайного дверного скрипа.

Я принимаю эту игру…
«Холодно там одной», — говорю я, но выходит, кажется, не слишком-то убедительно. Она вздыхает и подвигается на постели.

Я приподнимаю одеяло и забираюсь к ней. Она приникает лицом к моему плечу и опять не может удержаться от плача, а я прижимаю ее к себе, бережно глажу по голове и исступленно перебираю дрожащими пальцами ее волнистые рыжие волосы.

Сноха и свекр

Подглядел за родственницей

Необычная встреча в вагоне метро