взял за волосы и поднял вверх, чтобы ее грудь повисла в воздухе. Жирдяй стал трогать грубо лапать грудь девушки — сначала одну, потом другую. Маша явно уловила одобрительную интонацию. Все происходящее напоминало нечто вроде ужасной презентации — полицейский что то рассказывал жирдяю, а тот только кивал и одобрительно мычал.
Толстяк зашел к ней сзади, несколько секунд полюбовался раскрасневшейся попкой, бесцеремонно запустил свои толстые, сухие пальцы ей во влагалище и стал там ковыряться, молча слушая рассказы полицейского. Маше было уже не так больно, она вообще сомневалась, что ей можно сделать больнее того, что она испытывала недавно, но было до жути неприятно.
— Сinсuеntа mil dólаrеs y роdrás еjесutаrlо tú mismо — произнес полицейский в ответ на вопрос толстяка, который то задал, не вынимая пальцев из вагины девушки
Маша почти не знала испанского, но первые слова поняла — пятьдесят тысяч долларов. Ее продавали этому жирдяю, как какое то животное. В этот момент Маша поняла, что если подпишет тот документ, то не будет ей никакой смертельной инъекции, никакого избавления и сладкого сна — будут боль и страдания не сравнимые даже с тем, что она испытала сегодня. Возможно инъекция и будет, но просто так, для отчетности. Маша к этому времени жива будет едва ли.
Толстяк немного подумал и ответил
— Маnо а mаnо — это Маша тоже поняла, что то типа «по рукам» или «договорились»
Жирдяй наконец то оставил вагину девушки в покое, вытащил пальцы и вышел в дверь, которую открыл ему полицейский.
Маша вновь осталась одна. Теперь она уже точно знала, что ничего подписывать не будет, что бы с ней не делали. Она пообещала себе, что при появлении такой мысли сразу будет вспоминать этого жирного урода.
— Ты сделаешь это, Маша, осталось потерпеть всего лишь чуть менее семи дней — рыдая повторяла она себе

Ах, Куба!

Как я стал шлюхой

Я обожаю члены