Копошится с заколками, освобождает одну длинную прядь за другой, а сам то и дело смотрит на круглые ягодицы в форме сердечка, с тоненькой кружевной полосочкой, разделяющей его по середине. Во рту пересыхает, руки дрожат.
Садится, тянет и ее на постель, к себе на колени,
‒ Хочешь, я все это тоже сниму? ‒ кокетливо спрашивает девушка, поддевая ленточку трусиков тонким пальчиком.
‒ Не надо, ‒ отказывается, ‒ не лишай меня удовольствия их снять с тебя зубами. Иди ко мне.
Маша загорается, слишком женщина, чтобы не принять горящие глаза, осипший голос и пошлые выражения, как комплимент на свой счет. Изящно перекидывает ногу и садится на него верхом, уютно устроившись на вздыбившемся члене.
‒ Ты не будешь раздеваться? ‒ невинно спрашивает. Дразнит.
‒ Успею, Мэри, ‒ голос скрипит шуточной угрозой. — У меня для тебя тоже есть подарок.
Протягивает ей коробку, перевитую фиолетовой атласной лентой.
Девушка, взвизгнув, с остервенением рвет упаковочную бумагу, отбрасывает ленту, открывает крышку. Внутри подарочный набор. Глаза ее широко раскрываются, она неверяще, с восторгом и легким испугом смотрит на Германа.
‒ Это для меня? ‒ произносит чуть слышно.
″Нет, для меня! ″ — хочется ухмыльнуться. Но он молчит, сам слишком взбудораженный, чтобы посмеиваться над ней сейчас.
В коробке, на бархатной подложке лежат три блестящие анальные пробки разного размера, с цветным камешком в ручке, тонким основанием и острым кончиком, переходящим в увесистый элипс. Рядом в отделениях несколько тюбиков с любрикантами, пара странного вида не то шприцов, не то спринцовок.
‒ Это, чтобы проще смазать анус внутри, — объясняет Герман, пока Маша несмело водит по игрушкам пальчиками.
‒ И мы... и я... все это надо использовать? ‒ смущенно спрашивает девушка.
‒ Нет, не сразу, ‒ успокаивает мужчина. ‒ Мы сегодня попробуем самую маленькую. Через время, когда ты привыкнешь и к большой, можно попробовать с проникновением.
‒ Тебя? Твоего члена? ‒ уточняет, боясь, что он отступится, передумает.
‒ Именно так. Трахну тебя в попку.
Маша краснеет, но больше от возбуждения, чем от стыда, даже через брюки он чувствует горячую влагу, выделяющуюся у нее между ног.
‒ На мой день рождения, ладно?
‒ Ладно, ‒ легко соглашается. Мда, ждет не дождется, когда сможет без зазрения совести трахать совершеннолетнюю.
Машка слишком увлеклась разворачивающимися перед ней перспективами, что забылась, на каком пикантном моменте они остановились. Герман неторопливо поглаживает обнаженную кожу спины, легонько стискивает мягкие ягодицы — низ у нее немного тяжеловат по сравнению с хрупким верхом, но попка от этого кажется еще более соблазнительной.
‒ Ой, мне надо в ванную, ‒ спохватывается девушка, густо покраснев, тревожась о земных моментах, которые в своем восторге чуть не упустила.
‒ Беги, ‒ со снисходительной улыбкой отпускает ее возлюбленный. — Только белье одень потом обратно! ‒ просит в догонку.
Встает, выключает свет, раздвигает занавески, впуская в комнату зарождающийся лунный свет. Не спеша раздевается догола. Внутри мерная, тягучая медлительность. Возбуждение его почти достигло пика, но не сносит крышу, не рвется наружу голодным зверем, требуя сиюминутного удовлетворения. Хочется любить ее всю ночь напролет,не кончая, ходить по острию ножа, наслаждаясь этим ярким, болезненным чувством, ставшим для него смыслом бытия, симфонией его жизни — желание не только целиком владеть, но и отдаваться без остатка любимой женщине. Мысль эта не стала для него новостью. К этому все шло. Он влюбился в нее как мальчишка. Совсем не так, как любил жену когда-то — спокойно и глубоко, Машу он любил яростно, трепетно, бескомпромиссно, пребывая в постоянном страхе потерять ее, разрываясь между долгом не лишать ее свободы и желанием навсегда лишить, привязав к себе окончательно и бесповоротно.
‒ Я готова, ‒ Маша стоит в дверном проеме, переминаясь с ноги на ногу, подрагивающая от возбуждения и робости. Волосы она расчесала и они теперь колышутся поблескивающим в темноте водопадом.
Герман протягивает руку на встречу в молчаливом призыве. Она идет, влекомая огнем его глаз, словно мотылек, не способный сопротивляться свету. Долго, упоительно долго ласкает ее — руками, губами, зубами, языком, лелея каждую клеточку отзывчивого девичьего тела. Он знает, что она готова была его принять и без прелюдии, была мокрой уже давно, но не хочется пока давать ей возможности соскочить с крючка, чтобы она подольше оставалась на вершине, разделяя болезненное, безумное томление вместе с ним.
Лаская ее внизу, больше не противится импульсу приласкать и ее другую дырочку. Начинает с легких касаний, чтобы привыкла, немного надавливает, едва заметно проникает кончиком скользкого от ее выделений пальца. Чуть-чуть волнуется, не хочет отвратить ее. Боязно сделать что-то не так.
Оксана не любила анальный секс, а для пары подруг, которых он трахал в попку, это не было в новинку, попки их были разработаны задолго до него. По его опыту, женщины либо терпеть не могли любое посягательство на заднюю дырочку, либо находили в этом что-то для себя чрезмерно привлекательное, порой даже желая грубости и боли. Маша не попадала ни под одну из этих категорий. Очевидно, что кроме жгучего любопытства ею двигало что-то еще, но он пока не мог уловить, что именно, удивляясь, как много скрытого, личного в ней было, несмотря на всю кажущуюся ребячливость и открытость. Это смущало и тревожило его.
Маша же, чуждая его тревог, наслаждалась каждым мгновением этой длительной любовной игры. Хватала ртом воздух каждый раз, как он осторожно проникал в нее, чувствуя, что уже раскалена до предела. Ей было так хорошо, что хотелось воздать ему обратно сторицей. Стремилась, не поспевая вслед за ним, осыпая горячечными поцелуями, гладя налитые мышцы, перекатывающиеся под кожей, безнадежно протягивая руки вниз, ища его убегающий член, чтобы одарить лаской.
‒ Герман... я тоже хочу его полизать... ‒ жалобно просит, снова и снова натыкаясь на мягкое сопротивление любовника.
Тот про себя усмехается. Никак она не научится лежать спокойно, все время хочет перехватывать инициативу, быть с ним на равных, не только отдаваться, но и давать — щедро, упоенно.
Перекатывается на спину, освобождая ее из захвата объятий. Маша сразу же вскакивает на колени и наклоняется над ним, гортанно мурлыча, как кошка, получившая желанное лакомство. Отдаваясь ее шаловливым губам и язычку, поглаживает приподнятую к верху попку, подтягивает ближе к себе, продолжая дразнить, растягивать узкую дырочку. С его членом глубоко во рту, девушка может лишь мычать, когда ощущения становятся слишком острыми.
‒ Заберись на меня, Мэри, — просит Герман, подхватывая ее под бедра и понуждая перекинуть ногу с другой стороны его лица.
Маша слишком возбуждена, чтобы думать или сопротивляться. Стоит на коленях, с абсолютно открытой промежностью, нависая над его лицом, чем он незамедлительно пользуется, впиваясь губами и языком в набухшую от желания киску. Маша откидывается, закрывая глаза — вот-вот кончит, но чувствует тяжелую руку, нажимающую между лопаток, побуждающую наклониться и заняться незаслуженно брошенным страдальцем. Как же она могла забыть! Тут же с причмокиванием вбирает его в рот, чувствуя, как он толкается в самом горле. В этой позе ей сложно контролировать глубину погружения, может лишь крепко ухватиться за сильные бедра и посасывать, позволяя любовнику самому двигаться в ней короткими, медленными толчками. Горло с непривычки саднит, но девушка не обращает внимания — все ее мысли совсем в другом месте.
Герман, продолжая дразнящий, то отступающий, то терзающий танец языка на ее клиторе, достает из коробки мазь с анастетиком и аккуратно смазывает тугое колечко. Затем приставляет самую маленькую пробку и слегка нажимает, проталкивая внутрь. Маша дергается, хрипит, перестав даже сосать его, просто позволяя потрахивать ее в рот. Пробка удивительно легко входит в ее попку, по телу девушки пробегает длинная дрожь, а из горла вырывается удовлетворенное мычание. Герман снова приникает губами к клитору, засовывает пальцы в мокрую вагину, а другой рукой тихонько обхватывает пробку, дергает, словно пытаясь вытащить ее. Маша тут же судорожно кончает, не в силах больше выносить напряжения. Извивается, хрипит, не в состоянии соскочить с его члена, давящего в глубинах глотки, с его пальцев, умело подстегивающих ярость все непрекращающегося оргазма.
Мужчина аккуратно снимает безвольно растекающееся тело девушки с себя, перекатывается сверху и быстро входит в еще трепещущую вагину, вызывая новый вскрик. Долго трахает, то закидывая ее ноги себе на плечи, то опуская и крепко сжимая своими безустанно работающими бедрами, пока она не начинает биться под ним, лихорадочно вертеть головой, скрести простыни ногтями, прося пощады. Дав ей, что просит, переворачивает на бок и продолжает. Чувствует себя богом, способным не останавливаться вечно, доводя ее до изнеможения следующими друг за другом оргазмами. Член — каменный, горит и болит от напряжения, но кончить не может.
Наконец, чувствуя, что Маша снова бурно извергается под ним, выходит, решив пожалеть и себя и ее и дать им обоим передышку.
Его девочка растеряна и взволнована, переживает, поглаживает по взмокшей груди, не зная, как помочь ему и нужна ли ему вообще ее помощь.
‒ Герман? ‒ несмело спрашивает.
‒ Все хорошо, маленькая, ‒ отвечает он на невысказанный вопрос. ‒ Мне надо отвлечься, а то затрахаю тебя до смерти.
‒ Я не против... ‒ хихикает.
Он и не сомневался. Крепче прижимает к себе свое сокровище, целует, ощущая тяжесть на сердце и стоящий колом член. Любовь связала его сильнее самых крепких оков.
‒ Скоро светать начнет, ‒ мечтательно шепчет Маша, глядя в темное еще окно.
С улицы, издалека, доносятся юные голоса — вчерашние выпускники во всю отмечают начало новой жизни.
‒ А пойдем, мы тоже погуляем! ‒ предлагает Герман.
Маша с горящими восторгом глазами соглашается.
Шарит по постели в поисках тряпочки трусиков, как ей кажется, незаметно, протягивает руку к попке, чтобы вытянуть

Отец

Вечер в маминой спальне

Экзамен с пристрастием