их уже начало сводить, а я не люблю дискомфорт в сексе, особенно при первом контакте. Нежно лизнув перемычку и слегка втянув головку, ласково вынимаю изо рта и быстренько усаживаюсь сверху.
Олег слишком рьяно начинает активничать. «Тихо-тихо, ты со своими размерами не усердствуй, подожди, сама приспособлюсь!» — «А что такое?» Забавно, но мужчины с большими размерами члена почему-то этого не осознают, а женщине иногда и больно бывает. Пристраиваюсь поудобнее. Нащупываю темп, который он задает сам, вверх-вниз редко, чаще из стороны в сторону. Он сжимает груди. Мы смотрим друг другу в глаза. Секс с открытыми глазами — это что в бассейне под водой или в маске с саксофоном... Ощущение энергетического обмена дают глаза, как ни странно. Мы смотрим друг на друга, не моргая, мы сливаемся в единое целое. Я редко кончаю в позе наездницы, а сейчас я кончила. Бурно, наверное, слишком бурно, потому что Олег застонал подо мной. А меня била крупная дрожь, прокатываясь сверху вниз, а не наоборот. Уткнулась носом в плечо. Сводило ноги. Он нежно погладил по спине и улыбнулся! «Обожаю, когда женщина кончает», — поднимаю вверх два пальца. — «Когда первый?» — показываю на спинку дивана. — «О, как!»
Постепенно восстанавливаю дыхание и скатываюсь вниз. «Меняемся», — выдаю почти властно и принимаю любимую позу — коленно-локтевая. Входит сразу, а вот так уже не больно. И вот так могу работать я.
— Стой, так я кончу в три секунды.
— Кончай!
— Нет!
Нашла коса на камень, хорошо, падаю на спину. Но и тут он умудрился меня удивить. Он ложится рядом и втискивается сбоку. Улыбаюсь в ответ: «Думаешь, так ты долго продержишься?»
Забавно, но в такой позе, пока я позволяла, мы еще и поговорить успели, опять же гладя глаза в глаза.
— Я люблю, когда кончает женщина.
— Мне можно запретить кончать и дать команду, когда хочешь ты. Меня этому учили.
— Нет, я так не хочу. Ты можешь делать все сама.
— Вот как!
Пара движений мышцами и Олежа рычит. Член внутри меня напрягается и производит импульсивные движения, которые уже не подвластны его хозяину. Единственное, что не смогла, удержать внутри себя до конца. Выдернул.
— Ну и зачем ты это сделал? Нельзя было насладиться по полной?
— Привычка...
— Эх, мужчины!
В ванную идем оба голые, моих еще нет.
Олегу еще в ЭНск ехать, это где-то минут сорок, а времени десять. Он одевается по полной, я натягиваю сарафан.
— Я провожу до машины.
— Зачем? Думаешь, украдут в лифте?
— Нет, просто так мне будет спокойнее.
Надеваю пальто на сарафан, в тапочках, прикрываю входную дверь, закрываю железную дверь в тамбур. Вызываю лифт, заходим, жму нижнюю кнопочку, закрывается дверь... а лифт никуда не едет. Писец! Зверек такой есть, чаще белый, иногда пепельный. По моей спине сползает струйка холодного пота. Я еще и без телефона! Олег пытается что-то потыкать, я-то знаю свой дом, свой лифт. Слов у меня нет.
— Все, это абзац, давай телефон, моего нет.
Звоню в аварийку. «Диспетчерская служба, да, все поняли, выезжаем...»
Я понимала, чем это грозит. Накануне я не вошла в лифт на своем шестом этаже, потому что там было много народу. Дверь закрылась, а лифт встал. Я сходила в магазин, вернулась обратно, поднялась пешком, а аварийки не было. У меня внутри начинается тихая истерика. Олег спокоен, как удав перед прыжком.
— А где тут люк, через который герои фильмов вылазют? Знаешь, вот только вчера я прочитал пост «Как выбраться из гроба, если вас похоронили заживо».
В первые десять минут у меня была истерика. Она выражалась в идиотском смехе без повода.
— Не смейся, воздуха мало, ты его сжигаешь.
Нет, отверстия для воздуха там есть, внизу и вверху в шахту стоят решетки, а не сплошная стена. Двери лифта закрываются неплотно. Но вентиляции нет. Нас двое, уровень углекислого газа превышает уровень поступающего кислорода.
Через двадцать минут у меня начался приступ агрессии. А Олег продолжал рассказывать, как выбраться из гроба, если ты еще жив.
Через двадцать пять минут мы оба сползли вниз, потому что там дышать было легче.
— Знаешь, попробуй дышать неглубоко и не сглатывать...
— А над нами километры воды, а над нами бьют хвостами киты, — почему-то процитировала я вполголоса.
Через полчаса я поняла, что я подвержена приступам клаустрофобии, чего никогда за собой не замечала. Я вскочила на ноги, ткнулась носом в щель двери, втянула воздух.
— Я сейчас хочу долбиться во все стены и орать — вытащите меня отсюда!
— Стоянка закрывается в двенадцать. Придется сразу ехать туда, а дудочку нести домой по улице. Дудочка замерзнет, обидится, а потом будет выдавать не то, что я у нее прошу, — услышала я ровный голос за спиной.
Я снова сползла на пол и заткнулась. Прошло еще десять минут.
— А знаешь, как воспитывали крысогонов?
— Кого? — я была уже на грани обморока, а в голове назойливой мухой билось: «Устрой достойный прием».
Через сорок пять минут приехали ремонтники. Дверь пытались открыть еще семь или десять, или двенадцать минут. Получилось не сразу. В машину Олег сел в одиннадцать, но сначала проверил футляр с саксом. «Дудочка уже испугалась», — услышала я его фразу. А потом еще долго стояла на улице, пытаясь дышать полной грудью.
Не кажется ли, что слишком много знаков? В первую встречу мы завалились в снег, во вторую попали на штраф и застряли в лифте. Есть ли смысл? А в душе звучит музыка.
«Только рюмка водки на столе, ветер плачет за окном...»
Нежно и неистово выговаривает слова сакс, он же дудочка. Ощущение, что он лучше знает человеческие души, чем мы сами, не покидает.
«Пе-ре-мен, мы ждем перемен...»
Диана Тим Тарис

Подглядел за родственницей

Давно мечтал…

Отпуск у подруги