хотя и не очень громко. Тем более, что меня ждёт продолжение акробатического этюда — в следующий момент меня взваливают на плечо и несут... Куда? Недалеко — буквально через несколько шагов парень опять ставит меня на пол, придержав за плечи, когда я чуть было не падаю — стоять со связанными ногами, да ещё и на каблуках, задачка не из лёгких, особенно если ноги ватные.
— Стойте так, мы всё уладим, — лыбится Хищник. Сейчас у него опять тот самый взгляд, из-за которого я окрестила его этим именем в прошлую нашу встречу. Этакая смесь задора, голода и жестокости, так смотрит кот на придушенную, но ещё живую мышь: ну же, беги, я хочу ещё играть! Ох, нет, не испугают его мои корочки. И вот эта выпуклость в паху тому доказательство. Что делать? Упасть на спину, а потом, когда подойдёт, заехать в пах ногами? Ага, а потом он очухается, и тогда уж мне точно хана. Значит, надо бить так, чтоб не очухался. Потом как-нибудь да развяжусь.
Но он будто мысли читает. Протягивает руку мне за спину, ловит что-то в воздухе, а в следующий момент жакет на спине натягивается, врезаясь в подмышки — я, как котёнок в мамкиных зубах, оказываюсь подцеплена за воротник, как я понимаю, крюком той самой то ли лебёдки, то ли тали.
И вот тут мне становится страшно. Что, если это месть? Что, если его что-то связывало с той девчонкой, ведь он куда-то пропал, когда её убивали — вполне возможно, что узнал обо всём только потом, и... Да нет, чушь же! Почему тогда я — просто потому, что подвернулась под руку? Да и не похоже было, что они знают друг друга. Нет, скорее всего, всё это просто совпадение, не более. Не паниковать!
Легче сказать, чем сделать. Потому что в руках у Хищника теперь автомобильный ремень безопасности, завязанный какой-то хитрой петлёй, и надевает он мне его на шею совсем не на манер галстука. А потом отцепляет от крюка мой жакет, и, стоя вплотную ко мне, так, что моё лицо совсем рядом с его, а грудь касается его груди, возится с чем-то за моим затылком — цепляет к крюку другой конец петли, надо понимать.
Я бью его головой прямо в переносицу. Вернее, пытаюсь — удар приходится вскользь, реакция у него отличная — боксёр? Видимо, да, потому что прилетевший мне в живот удар отбрасывает меня назад с силой парового молота, я б и дальше отлетела, если б не петля — а так, потеряв опору под ногами, бьюсь, как пойманная на удочку рыба, пытаясь восстановить равновесие, горло перехватывает ремнём, носки сапог цепляют бетон, опять, меня швыряет, как маятник, перед глазами — круги, я хочу вдохнуть, но не могу, не мо...
Рывок за грудки возвращает мне равновесие. Глаза Хищника — прямо перед моими. Очень злые глаза, но на донышке плещется удивление. На скуле, там, куда пришёлся удар — хороший такой кровоподтёк, била я с силой, уверенная, что жить мне осталось всего ничего. Несколько очень долгих секунд длится эта немая дуэль взглядов, а потом... Потом он улыбается.
— Ну ты и горячая штучка, — он опять поднимает руку к моей голове, и я вздрагиваю, прикрываю машинально глаза, ожидая удара, но Хищник жестом фокусника опять достаёт что-то из воздуха. На этот раз это продолговатая коробочка с кнопками, висящая на конце провода. Он нажимает на кнопку, над головой тихо гудит и щёлкает — я чувствую, как натягивается петля, тянет меня вверх, так, что приходиться привстать на носочки, после чего шум прекращается. Дышать вполне можно, хотя ощущение в горле неприятное, постоянно хочется сглотнуть, или ещё лучше — откашляться, а гвоздь в затылке разросся до размеров железнодорожного костыля.
— Всё, расслабься, — вполне мирно произносит Хищник, — никто тебя убивать не собирается. Мы с тобой немного поиграем, Май. По моим правилам, без ванили и стоп-слов. Постарайся не дёргаться, и я тебе обещаю — тебе понравится. Ты ведь помнишь, где мы познакомились? В такие места обычные люди не ходят. Такие, как я и ты — люди грани, Май. Нам нравится стоять на краешке пропасти и заглядывать в неё, а иногда и плевать сверху вниз на головы тех, кто копошится там, на дне. Пропасть такая притягательная, да? Но прыгнуть стра-ашно. Иногда нужно, чтобы кто-то... подтолкнул, — последнее слово он выдыхает мне в самое ухо. Теперь он стоит близко, сбоку, упираясь в моё бедро пахом, и я чувствую его напряжённый член. Рука ложится мне на грудь, сжимает — легонько, большой палец касается соска, тут же собравшегося в комочек, гладит кругами, едва касаясь, но даже через четыре слоя ткани я чувствую это прикосновение остро, почти болезненно. А Хищник продолжает мурлыкать мне в ухо, потираясь о моё бедро членом, не обращая внимания на то, что я едва стою: — Сегодня мы сделаем то, на что ты сама бы не решилась. Я толкнул тебя в пропасть, Май, ты уже лети-ишь... И я тебя поймаю там, внизу, если, конечно, ты мне веришь. Ты мне веришь, Май? Кивни.
Верю? Чёрта с два. Ни единому слову я не верю, потому что помню, как удобно лежит плеть в ладони, когда перед тобой — беззащитная голая плоть. Как трудно остановиться, даже зная, что всё понарошку. А когда почувствуешь реальную власть, когда есть только зверь и добыча — возможно ли это вообще, остановить себя, когда пасть уже сдавливает трепещущее горло, а горячая сладкая кровь вот она, стоит только сильнее сжать зубы?
А ещё не верю потому, что от него за километр несёт фальшью. Наигранной театральностью, и вот эти слова все красивые, про толчки в пропасть — не идут они ему, не сочетаются с замусоленным комбезом и старой бейсболкой. За подобным должен стоять опыт, это должно быть пережито и выстрадано, а не вычитано в статусах «ВКонтакте». Сколько ему лет? Не больше четвертака, а то и меньше — крупное телосложение добавляет лет. Щенок, пытающийся играть в волка — вот он кто. Но тем и опасен — не видя пределов, не зная своей силы, рискует заиграться.
Но мне нужно, чтобы он верил мне. Нужен шанс. И поэтому я киваю. Я бы даже улыбнулась, если бы это имело смысл, если б не скотч. — Молодец.
Пальцы перебираются к пуговицам, расстёгивают их медленно, одну за одной. Где-то в невидимом мне динамике женский голосок напевает про встречу в маршрутке. Сюр.
Я не вижу, что делает Хищник, для этого надо опустить голову, а петля заставляет держать её ровно. Не знаю, куда девать глаза, взгляд бегает, перескакивает с предмета на предмет, всё что угодно, лишь бы не смотреть в лицо насильнику. В конце концов я их просто закрываю. Видимо, он принимает это за признак удовольствия, хмыкает одобрительно, притягивает меня за талию, и я чувствую, как его губы касаются моих через скотч — такой себе поцелуй в презервативе. Он входит во вкус, в дело идёт уже язык, плёнка похрустывает, когда парень прикусывает мои губы, рука ложится на затылок, как раз на шляпку моего призрачного костыля. Больно, блин! Я издаю сдавленный стон, но, надо думать, он тоже будет занесён Ромой в список его побед.
Потом наступает черёд моих сисек. Я молча терплю, стараясь не дёргаться от отвращения, пока Хищник их мнёт, гладит и облизывает. Интересно, он и правда думает, что это доставляет мне хоть какое-то удовольствие? Как минимум половина знакомых мне мужиков свято верит, что женщина способна словить кайф при изнасиловании, если насильник будет более-менее старателен. Им без толку пытаться донести, что главный женский половой орган — мозг, что всё наше возбуждение кроется именно там, и если мужик «не цепляет», то можно хоть сутки елозить на женщине внутри и снаружи, но толку будет ноль, хоть член в мозоли сотри. Есть, правда, дамочки с вывертом сознания, вроде той же Алисы, секретарши Ужратого, которая кайфует от боли и унижения, но она как раз то исключение, которое подтверждает правило.
Рука Хищника протискивается мне в колготки, оттягивает резинку трусиков, медленно, но уверенно подбирается к щёлке, раздвигает губки, трогает клитор, чуть прижимает — чёрт, вот это вдруг отзывается не то чтоб удовольствием, но чем-то отдалённо похожим на его бледную тень. Хм... А если и правда попытаться расслабиться? Хотя как тут расслабишься, когда постоянно надо ловить баланс, напрягать каждую мышцу, чтоб не начать задыхаться, да ещё и в голове оркестр барабанщиков отрабатывает гала-концерт?
— Почему сухая? — в голосе Хищника неподдельная обида. Мне стоит большого усилия воли не рассмеяться в ответ нервным смехом. Мужчины... Скотч сними, расскажу.
Руки парня оставляют меня в покое, и я вдруг чувствую, как холодно в мастерской — ну да, ноябрь, между прочим, ночь, а об отоплении здесь вряд ли кто позаботился. Слышу шаги, потом какую-то возню у стены, и открываю глаза. Что за очередную пакость задумал этот гад?
Свет ламп отражается на бритой голове — я и не помню, когда он снял бейсболку. Когда Хищник опять поворачивается ко мне, в его руках — нож вроде тех, которыми режут линолеум, с коротеньким выдвижным лезвием, и пластиковое ведро. Я не хочу знать, зачем этот дикий набор предметов, отчаянно не хочу, настолько, что даже дыхание сбивается, а сердце заходится в бешеном стуке, словно намереваясь проломить грудную клетку и удрать отсюда подальше. Не показывать страха? Легко сказать. Сейчас моя фантазия, щедро вскормленная гуропабликами и опытом работы в юстиции, рисует мне такие картинки моего ближайшего будущего, что все планы и установки летят к чертям.
Поставив ведро у моих ног, Хищник смотрит мне в глаза. Ему явно нравится то, что он там видит, я буквально чувствую, как между нами натягиваются энергетические нити: он пьёт мой страх, смакует, длит это мгновение, не спеша переходить к действиям. Потом очень медленно протягивает руку к моей груди, оттягивает лямочку лифчика, просовывает лезвие между ней и кожей — холодно! — и перерезает одним движением. Потом — вторую.случае, если вывалится из окна и убьётся, не было стыдно перед патологоанатомом.
Я опять мотаю головой. Хищник, видимо, ожидал чего-то подобного, потому что подхватывает меня под бёдра, подставляет ведро к моей заднице, отчего удавка натягивается, перехватывает горло.
— Быстро!
Держит он меня, приняв почти весь мой вес на плечо, одной рукой — до чего ж здоровый! — так что задохнуться быстро мне вроде не грозит,

Как я нашел себе «нижнюю»

Как меня, замужнюю, чужак в попу имел

Прогулялась