Юля долго смотрела на меня, потом начинала задорно смеяться, откидывала с себя одеяло, и весело бросала:
— А давай. Меняй. Ты же состаришься раньше меня? Мне ещё предстоит выносить после тебя «утки».
— Я никогда не состарюсь, — бурчал я, после чего тоже заходился от смеха, — я умру быстро, но тебя с собой прихватить успею.
***
Прямо сейчас, когда я пишу эти строки, и воспоминания долгожданными гостями толпятся в тронном зале моей памяти, наш сын смотрит мультики в своей комнате, а Юля болтает с подружкой по телефону, обсуждая сегодняшнюю покупку свитшота с рукавами реглан. Теперь ей тридцать четыре. Она — моя жена. Она — мама нашего ребёнка. Волосы собраны в объёмный пучок, из домашних вискозных брюк торчат босые ножки с безукоризненным педикюром, сиреневая футболка с надписью I Liке Саts соблазнительно обтягивает всё ещё крепкие холмики грудей. Сегодня она «убила» свой очередной iРhоnе и теперь сплетничает с подружкой с моего телефона.
А тогда у нас ещё не было никаких телефонов и мы едва не растеряли всех своих друзей. Если мы и появлялись на каких-то вечеринках, то почти всё время находились в стороне от общего веселья, стараясь улизнуть, как можно раньше.
— Юль, — бормотал я ей на какой-то дружеской тусовке, — я хочу тебя выебать.
— Воспитанные мужчины, — шептала она в ответ, — говорят: «Я хочу заняться с тобой любовью»
— Прости... Я очень хочу заняться с тобой любовью.
— Нет, поздно. Теперь я тоже хочу, чтобы ты меня выебал.
Мы украдкой выскальзывали из комнаты, закрывались в туалете, Юля лихорадочно стаскивала с себя джинсы, спускала мокрые трусики, и садилась на краешек унитаза.
— Подожди, я ещё и писать хочу.
Пока в унитаз струился прозрачный ручеёк, я осыпал поцелуями Юлины белоснежные ляжки.и женский — вырывались на свободу и начинали свою обрядовую пляску на ароматной промежности Ксю. В то время как я покрывал трепетными поцелуями пушистый и вздрагивающий лобок, Юлин язычок приносил мне пряную влагу, добытую из распалённого, распахнутого влагалища. Наши лица соприкасались, и мы впивались друг другу в губы, обмениваясь тем сочным нектаром, которым щедро плодоносила вагина Ксю. Наша подруга металась по кровати, словно судёнышко на штормящих волнах.
— Войди в неё, мой хороший. Трахни её...
В моих висках грохотали кузницы. Я разводил в стороны острые коленки Ксю, и мой член с мокрым вздохом проникал в сочное влагалище.
— Да, милый, вот так... Смотри, как ей хорошо.
Юля лежала рядом, ласкала себя, и буквально гипнотизировала меня своим долгим, наполненным вожделения, взглядом. Мой таз медленно поднимался и опускался; твёрдый, словно высеченный из гранита, член прокладывал путь в мягкой пульсирующей дыре. Тепло этого влагалища передавалось мне. Оно проникало в каждую клетку моего тела, обволакивало, оглушало, ослепляло...
Я оказывался в абсолютной темноте, которая внезапно взрывалась океаном первозданного света, и я с криком выплёскивал в вагину Ксю потоки обжигающей спермы.
— Мой родной... Мой прекрасный мальчик...
После этого Юлины губы, язык, ладони порхали по телу Ксю лёгкими пушинками, залетая в самые укромные, потаённые уголки. Её прикосновения будто исцеляли растерзанное мною тело. Из пульсирующей пещерки Оксаны вытекал белый ручеёк. Юля поднимала Ксюшину ногу за щиколотку, и прижималась своей норкой к её влагалищу. Я завороженно наблюдал за тем, как короткие волосики девушек (светлые — Ксю и тёмные — Юлины) переплетались между собой; как их мокрые половые губки тёрлись друг о друга, купаясь в моём семени. В этом страстном и завораживающем поцелуе вагин девушки передавали из одной пещерки в другую что-то совершенно восхитительное, тайное, запредельное.
***
Не будучи свободными, мы никогда не станем счастливыми. Несвобода рождает страх. Страх вызывает боль. Боль вызывает отторжение. Отторжение разрушает всё. Я никогда не жил в страхе. В страхе быть не услышанным, непόнятым, отвергнутым. Наша с Юлей свобода — это безграничное доверие, это вера друг в друга, это абсолютное принятие.
Куда ты — туда и я. Где ты — там мне место.
***
Затем наступила зима. Свой первый новый год мы праздновали там же — в нашей квартирке на третьем этаже — я, моя Юля, и Ксю с маленькой дочерью. Специально для малышки, мы заранее сочинили смешную пьесу для трёх действующих лиц. Мне досталась роль Кощея Бессмертного, Юля была Бабой-Ягой, а Ксю олицетворяла собой силы добра, играя отважную девочку Вику (так звали её дочь), которая в финале одолевала коварных злодеев, и разрушала их тёмные чары при помощи волшебного зеркальца. Были костюмы, грим, условные декорации, даже некоторые световые эффекты. Всем этим занималась Юля, заставляя меня репетировать чуть ли не каждый вечер на протяжении всей предновогодней недели.
После праздничного салюта, довольная и уставшая Вика уснула прямо в кресле. Ксю аккуратно перенесла дочь на кровать и вернулась на кухню, где взрослым уже не терпелось открыть следующую бутылку шампанского. Снега в ту ночь не было. Стояла морозная ночь с завывающим по закоулкам бездомным ветром. До самого утра он метался по улицам, прижимаясь своей невидимой скулящей мордой к окну, за которым Юля и Ксю расстёгивали друг на друге бюстгальтеры и бросали их на кресло. Это была наша третья или четвёртая встреча, но каждый раз девушки, словно заново, познавали друг друга. Юля бережно взвешивала в ладони большую грудь Ксю, подносила к ней своё лицо, проводила языком по твёрдому соску. Её рука в это время проникала под резинку Ксюшиного белья, и длинный пальчик вползал во влажную ложбинку между половых губок. Я спускал трусики с Юли, и впивался жадными поцелуями в её упругие ягодицы. Раздвигал их, языком притрагивался к тёмному кружочку ануса, просовывал его внутрь, как можно глубже. Раздев друг друга, девушки медленно снимали одежду с меня, опускались на колени, и смыкали свои губы на тёплой коже моего направленного вверх члена. Два голодных девичьих ротика поочерёдно принимали его, омывая каменный ствол живительной влагой, и бережно передавали друг другу. Я вынимал член из одних губ, и неторопливо вводил его в другие. Движения становились всё увереннее, всё быстрее. Юля надавливала на затылок Ксю, чтобы он проникал в самое горло; затем отстраняла подругу, и жадно слизывала с члена её вязкую слюну.
— Выеби нас, мой хороший... — в темноте комнаты разливался чарующий шепот Юли.
Девушки ложились на кровать, высоко поднимали свои ноги, и нетерпеливыми пальчиками растягивали передо мной свои ароматные, сводящие с ума, поросшие волосиками (светлыми и тёмными) щёлочки. И мой подрагивающий член входил то в одну влажную пещерку, то в другую.
— Только не торопись, милый, только не спеши...
И я не спешил. Хотя это давалось с немыслимым трудом. Девушки лежали, тесно прижавшись друг к дружке, а мой член, мокрый от выделений Ксю, входил в голодное, изнывающее лоно Юли; затем возвращался обратно. Пульсирующие влагалища завлекали меня всё глубже, манили, обрезали те ниточки, что связывали меня с окружающим миром. Это была совсем иная реальность. Когда я чувствовал, что окончательно теряю над собой контроль, то просто нырял вниз, и с животным рычанием вылизывал мокрые волосатенькие вагины, которые пахли... Боже, как же они пахли... Щелочка Ксю была пропитана ароматом Юлиных соков; я раздвигал лепестки Юлиной пещерки и втягивал носом запах другой женщины, лежащей тут же, рядом. Голова шла кругом. Этот водоворот всё стремительнее затягивал меня в чёрную дыру, где не существовало ничего, кроме оглушительный сладостной боли.
— Кончай на её писечку, — шепот Юли звучал чарующей мантрой, — кончи на неё...
Я направлял свой раскалённый ствол в сторону пушистого лобка Ксю, и тут же расстреливал его в упор своим выплёскивающимся семенем. Расстреливал, и сам падал чуть ли не замертво, глядя, как Юлин язычок сразу принимался собирать белые капли с половых губок и клитора стонущей подруги. Перебрасывая ногу через Ксюшино лицо, она начинала неистово вылизывать покрытую моей спермой промежность; сама Ксю разводила в стороны половинки её попы и с вожделением всовывала язык в жаркое, раскрытое влагалище Юли. Сотрясаясь в оргазмах, девушки выкрикивали свои имена:
— Юлечка...
— Ксюшенька...
И, обессиленные, проваливались в мои объятия, разливаясь на моих плечах реками тёмных и светлых волос. За окном серело. Первое января. Через несколько часов мы поведём маленькую Вику к установленной на центральной площади ёлке, а потом...
***
... А потом я проваливался в сон.
Мне до сих пор иногда кажется, что всё это сон.
Если это и был сон, то первой пришлось проснуться Ксю. Срок заключения её мужа истёк, и омут привычного безысходного существования целиком поглотил нашу подругу.
А мы с Юлей встречали свою вторую весну. Всё там же, в своей квартирке. На своём третьем этаже. На своём озере. На своих лавочках. На своих улочках. Мы возвращались однажды из магазина по одной из таких улочек. Я нёс пакеты с продуктами, Юля пересказывала только что прочитанный роман модного женского автора. И вдруг я остановился, опустил на асфальт тяжелые пакеты, взял Юлину ладонь, приложил к своей груди, и произнёс:
— Хочу быть твоим мужем.
Не помню, чтобы ей понадобилась пауза. Я сразу услышал:
— Хочу быть твоей женой.
И, несколько недель спустя, умирая от смеха, мы с трудом пережили церемонию гражданского бракосочетания, на которой присутствовали только самые близкие наши друзья, включая и Ксю с дочерью. Никаких излишеств, никакой помпы. Жених в обычной чёрной «тройке», и невеста...
... Юля шла ко мне в коротком винтажном платье кремового цвета. Звонко цокали небольшие каблучки открытых изящных туфелек. Греческая причёска с декоративным ободком, лёгкий романтичный макияж, в руке — маленький, скромный букет белых роз. Широкая белозубая улыбка в этот момент разливалась на её лице, подобно полноводной реке, несущей жизнь в своих безбрежных водах. Свадебный фотограф недовольно шипел, требуя, чтобы Юля, для лучшего кадра, переложила букет в другую руку. Но она не слышала его. Она приблизилась, и, не сводя с меня

Воскресные приключения сельской учительницы

Сексуальный сосед

Три девушки сразу — это ни с чем несравнимое удовольствие