Не произношу это вслух, но он умеет читать по глазам.
— Будешь, ещё как будешь! — одно движение, и я оказалась на коленках, больно ударившись ими о деревянный пол. Второе движение и он прижимает мою голову, к распирающему джинсы, члену.
— Сделай мне приятно малышка и возможно я, как в сказке, превращусь в прекрасного принца. Хохот — издевательский хохот. Только плотнее сжала зубы. Будь что будет. Мой отец — Владимир Исаев, всегда отличался упрямством, а я его дочь — хоть голая и связанная, но всё же. Зажимает мне нос. Его логика проста — без воздуха я быстрее открою рот. И конечно она работает, несмотря на мои крепко стиснутые зубы. В какой-то момент, достаточно выказав свое упрямство, жадно вдыхаю воздух и горячий каменный член погружается в открытый для глотка воздуха рот. Он зарывается пальцами в мои волосы насаживая глубже меня на себя. Стонет. Проиграла! Я слабая, всего лишь пленница, которая хочет жить.
— Соси детка.
Непроизвольно делаю какое-то движение губами, Алекс стонет ещё сильнее. Мужчинам, наверное, в самом деле это приятно. Давлюсь иногда его размерами, он просто спокойно ждёт в такие моменты. Нет, я не испытываю отвращения, я испытываю душевную боль, словно этот большой тёмный человек предал меня. Хотя причём тут он, это я предала саму себя, свою гордость, представления о своей силе, добре и зле. Сосу а слёзы капают из глаз. Ещё одно доказательство моей слабости.
— Посмотри на меня, кукла.
Словно не слышу, просто механические движения головой. Хочет, чтобы я сосала? Делаю это, зачем ещё большее унижение. Нет, он не знает пощады. Приподнимает мой подбородок, вынуждая взглянуть на него. И от этой железной хватки никуда не денешься. Внимательно смотрит на мои слезы. Хотела бы я быть наглой и улыбнуться ему в лицо: «дескать, изгаляйся сколько хочешь, мне до лампочки». Улыбаться с членом во рту, трудноосуществимая задача. Не понимаю, зачем этот взгляд? Насмешки нет. Превосходства нет. Что тогда? Внимание, понимание, любование мной, сожаление. Всё это мне чудится в красивом зелено-желто-карем магическом калейдоскопе его глаз. Смотрит и смотрит, я уже давно выпустила член, тоже уставившись на него.
— Девочка моя...
Тащит меня наверх, целует в губы. Нет, чудовище не может, так целовать. От этих поцелуев кажется весь мир приходит в движение, весь мир кружится вокруг нас. Мы стоим на месте или танцуем? Его голос нарушает эту тонкую грань реальной нереальности.
— Я сделаю тебе хорошо.
И вот на мне уже нет веревок, я опять на кровати, а он — чудовище, у моих ног, точнее между моих ног. Раздвинул, сжал крепко, не могу пошевелиться. Смотрит на меня там. Стыдно, неловко. Когда мама купала меня в детстве всегда называла лоно, сокровищем. У него сейчас такой взгляд, как будто у меня там и правда клад, несметные богатства. Кажется, я смогла приручить чудовище, нет, только кажется. Попытка сдвинуть ноги, и он уже рычит:
— Не рыпайся, кукла.
Я была связанная перед ним, я была на коленях, но именно сейчас, когда его обжигающий язык прикасается к моему клитору, чертя там замысловатые узоры, именно сейчас я чувствую себя полностью в его власти, полностью беспомощной, полностью его. Выгибаюсь дугой, дрожу, вцепляюсь пальцами в простыню, а он всё продолжает свою сладкую пытку. Снова в кровь кусаю губы, пытаясь сдержать вырывающиеся стоны. Боже! Я не знала, что это так хорошо, что это так остро, и не подозревала, что могу испытывать такие ощущения. Конечно я ласкала себя пальчиками, но то, что творит со мной его знающий язык не идёт ни в какое сравнение с этим. Я попала в сказку, сказочную страну, где всё не то, чем кажется на первый взгляд. Где все ощущения обостряются до предела. Где удовольствие сильнее боли. Кричу. И даже губы, закушенные до крови не помогают. Кричу. И сильнее выгибаюсь дугой. «Оргазм — это маленькая смерть» — всплывает в голове. Да, я на минуту умерла, забившись перед этим в сладостных конвульсиях. Потом он, меня, ещё ничего не соображающую, податливую, ставит на четвереньки и входит в моё влажное, текущее лоно одним мощным рывком. Удары, удары, такие мощные удары, заставляющие всё внутри скручиваться от наслаждения. Больше не пытаюсь сдерживать стоны. Я его кукла. И моё чудовище может делать со мной, всё что захочет.
...
Последующие несколько дней, Алекс связывал меня, только когда уезжал куда-то, и даже выделил одну из своих футболок, поскольку ходить обнаженной было не ловко. Мы мало говорили друг с другом все это время. Мало говорили и много занимались сексом. Я не сопротивлялась больше. Да и что толку. Когда его руки дотрагивались до меня, тело сразу же откликалось. Он был со мной то грубым, то нежным, но всегда — ненасытным. Я сбилась со счёта, сколько раз я под ним орала, испытывая один оргазм лучше другого. Да, он мой враг и он преступник. Но как приятно после секса лежать на широкой груди, свернувшись клубочком, словно ласковая кошечка, убаюкиваясь равномерным стуком его сердца. Как приятно ощущать на себе легкие поглаживания мужских рук, а через мгновение уверенные стальные объятия и прикосновения, вынуждающие делать то, что ему хочется. Периодически он разговаривал по телефону с кем-то. До меня долетали лишь отдельные обрывки фраз. После этих разговоров он приходил злой и мрачный. Не ладится у них с моим похищением. В такие минуты, хочется вопреки всякой логике, обнять его и лаской, нежностью попытаться развеять и утешить. Конечно ничего подобного я не делаю. Он враг, он преступник, он — безликое чудовище. Моё желание знать, кто скрывается за этой маской стало просто невыносимым. Хочу видеть его лицо, видеть, кому принадлежат эти глаза, кто способен вызывать во мне такие сильные ощущения. Это случилось во время секса, точнее, когда он удовлетворенный и расслабленный опустился на моё тело после очередного оргазма. Всё получилось инстинктивно, просто в какой-то момент руки сделали то, о чём я так долго думала. Стаскиваю с него эту ужасную маску. Никакое он не чудовище, и даже красивый, несмотря на небольшой шрам на лбу. Греческий нос, густые брови, русые волосы. Он меня опять ударил, пощёчина обожгла щеку.
— Дура!
Вскочил с кровати, одевая на ходу одежду. Холодок бежит по всему телу. Что же я наделала, любопытная жена в замке синей бороды!? Он меня убьёт — теперь точно убьёт. Ушёл, уехал, на этот раз даже не связав меня, только, как всегда, запер в комнате. Лихорадочно произвожу повторный осмотр своей тюрьмы. Раньше, когда мне это удавалось, я не смогла найти ничего, что помогло бы выбраться. Но ведь тогда у меня не было уверенности, хочу ли я свободы. Железная кровать, небольшая софа, трельяж. Всё — больше никаких вещей. На окне железная решётка, да и оно выходит на пустырь, никаких домов рядом. Выбраться отсюда нереально. Зеркало. Можно разбить его и использовать осколок, как оружие. Чем вот только разбить? Тут даже стула нет. Если бы можно было открыть дверь. В других комнатах наверняка есть, что-то более тяжелое или острое.
Дверь деревянная добротная. Алекс снёс бы её без труда, в нем такая силища. Но я этого сделать не в силах. Пытаюсь разбить зеркало. Ничего не получается, да и как получится, там такое толстенное стекло. А может я просто руки свои жалею. Почти полчаса металась по комнате силясь что-то придумать, пока не услышала поворот ключа. Алекс вернулся. Сердце замирает в ушах гул. Он пришёл меня убивать, в руке пистолет. Я могла бы кинуться к нему в ноги, плакать, обещать денег, лгать, молить о пощаде. Но я Исаева. Поэтому просто стою и смотрю на него. Сейчас эти глаза не кажутся красивыми, в них пустота и решимость, глаза зверя — чудовища. Стараюсь вспомнить хоть одну молитву. Увы, как-то не была я набожной. Только две строчки всплыли в голове: «Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое». Как же страшно не быть, не думать, не жить, не чувствовать, не ощущать, как страшно, никогда больше не увидеть любимых людей, не увидеть его. «Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое». Неужто сможет выстрелить?
— А-л–лёша, — мой голос дрожит, впервые называю его по имени. Вздрогнул, вздохнул — словно вышел из транса, пустота во взгляде пропадает. Глаза становятся иными, каких только эмоций в них нет: боль, любовь, отчаяние.
— Кукла, ты восхитительна, — подходит ко мне, протягивает руку касаясь моих губ. Пистолет всё ещё у него в руке, всё ещё нацелен на меня. Но теперь совсем не страшно, кажется я и правда, смогла приручить чудовище. Поцелуй. Только МОЁ чудовище может так целовать. Только от его поцелуев вся окружающая действительность начинает вращаться. Мы стоим на месте или танцуем? Поглощенные друг другом и совершенно не замечаем троих людей с автоматами, да и действовали они бесшумно. Вдруг комната наполнилась криками:
— Отойди от неё!!! Руки вверх!!! Отойди сказано!!!
Алекс отстраняется и вскидывает руку, чтобы стрелять. Они сейчас убьют МОЁ чудовище, вспыхивает в голове. Дальше все происходило инстинктивно. Бросаюсь вперед, закрывая его собой. Боль. Плечо обожгла боль. Меня подхватили сильные руки. Мир начал кружиться, терять очертание расплываясь в белесое пятно. И только его глаза. Красивые кошачьи глаза, в которых перемешаны и зеленый и жёлтый и карий цвет, в них сейчас слезы.
— Кукла, прости меня, прости — и до боли сжимает меня.
— Твои глаза, они меня колют.
...
Это девочка постоянно мне снится. Каждую ночь она со мной. Слишком красивая, чтобы быть реальной, слишком хорошая для меня. Каждую ночь я обладаю её точёным, словно красивая статуэтка телом. Каждую ночь она прижимается и засыпает на моей груди. А потом раздаются выстрелы, выстрелы которые предназначались мне. И я опять вижу её белеющее лицо, вижу, как из неё уходит жизнь. Пусть я проведу в тюрьме остаток своих дней, пусть буду вечно гореть в аду — зато у меня была целая неделя с ней, целая неделя рая.
...
Я совсем забросила свою кукольную комнату. Теперь в моих маленьких женщинах больше нет жизни, холодные маски, а не одухотворённые лица. А может это из меня ушла жизнь. Хожу, ем, сплю, улыбаюсь, но всё

Слаще рта сестры, только ее попка

Укрощение кобылок. Глава 4

Вещи, которые просто скрыть