я заметил затяжку.
«Эх, пропали чулочки, надо новые привезти».
Скоро и мне надо было собираться, выезд был запланирован в обед, поэтому я собрался и поехал на базу готовить грузовик.
Приехал я через два дня. Оля меня встречала посвежевшей, веселой и довольной. Она очень обрадовалась, что я привез ей пару тончайших черных чулочек взамен испорченных. Жена запрыгала и поцеловала меня сладко-сладко.
А через пару дней весером снова раздался звонок. Я взял трубку. Это была Катя.
— Оля дома? — я позвал жену.
Ольга взяла трубку.
— Не знаю, надо спросить, — и посмотрела на меня.
— Что надо?
Жена прикрыла трубку рукой.
— Кате надо снова к Джеймсу.
Оказывается, этого эспэшника Джеймсом зовут.
— Когда?
— Чем скорей, тем лучше.
— Раз надо, значит надо.
Оля чмокнула меня в щеку. Распахнув шкаф, она стала переодеваться. Когда скинула домашнюю одежду, я залюбовался фигурой своей женушки. Как же она хороша. Никакого изъяна. Ладная, аккуратная, словно из белого мрамора. Светлые волосы и светлый почти незаметный пушок на лобке, светящийся от лучей падающего света. Только вот царапина под левой лопаткой портила белизну кожи. Я сидел и наблюдал за приготовлениями
Кружавчатые открытые трусики, такой же лифчик с получашечками и тонкими бретелями, красная блузка, черная юбочка-плиссе и… телесного цвета колготки? Нет, так дело не пойдет!
— Гармоничнее будут подходить новые чулочки. Что не носишь, тебе же вез, — подал я совет опытного эстета.
Оля обернулась, стрельнула глазами и, достав упаковку, разорвала ее.
Когда чулки обняли ноги, она снова посмотрела на меня.
— Ай, хорошо! Теперь красненькие туфли.
И красные туфельки завершили гарнитур.
Оля тщательно причесалась. Когда все было готово, я встал, обнял мою дорогую, взял ее лицо в свои руки и нежно-нежно поцеловал.
— Удачи тебе, родная. Ни пуха! Я тебя люблю.
Она, сияя, махнула рукой и выпорхнула в дверь.
Назавтра я снова повел дочку в садик. Ко времени ухода на работу жена еще не успела вернуться, поэтому я написал ей записку, чтоб забрала перед ночной сменой Анютку, и ушел.
Утром Оля вернулась с работы никакая. Мне пришлось повозиться, прежде чем ее раздел и уложил спать.
На мой вопрос: «Как там Бонд, Джеймс Бонд?», она только мазнула рукой, погружаясь в спасительный сон.
В садике уже успели привыкнуть, что приходит с ребенком отец. А что делать, если мама работает то в день, то в ночь, больных же не бросишь.
Так продолжалось еще недели три. Очередной звонок, и жена спешит выручать подругу, чтоб той не так страшно было ехать в ночь в чужой город. Я уже и трубку не стал брать, зная, что это Катя. Я привык к тому, что два-три раза в неделю, после короткого разговора, Оленька, глядела на меня, прижав к себе телефонную трубку, а после моего кивка, бросала «Еду!» и начинался спектакль с показами мод нового сезона.
К исходу месяца мне предложили выгодный рейс. Я договорился с напарником, что он подготовит машину, поэтому не торопился. Жена была дома, дочь в саду, поэтому захотелось близости. Я увлек Оленьку на кровать и стал ласкать ее. Затем достал из тумбочки новую упаковку индийских противогазов и вскрыл ее. Натянув средство защиты, я бросился в бой. Но видимо, усталость Ольги давала себя знать, она не так страстно отвечала на мои потуги. Но удивило, что я не ощущал обычного трения внутри работающего механизма. Мой поршень скользил свободно и гладко, как у прошедшего обкатку двигателя. Никаких помех, создающих дискомфорт. Молодчинка Олька, научилась управлять мышцами, расслабила их специально для меня, чтоб я мог получить особенное удовольствие. Когда копилочка заполнилась драгоценной жидкостью, я, как обычно, завершил соитие долгим поцелуем в те уста, которые не говорят по-русски. Вот только пушистая бахрома волосиков на лобке щекотала нос, хотелось чихнуть, и волоски упрямо лезли в рот. Я снял, ставшую тяжелой резинку, и, упаковав ее в газету, чтоб не попало дочке на глаза, отправил ее в спермобанк — в помойное ведро, стоящее под раковиной на кухне. Наскоро перекусил и выскочил на работу, оставив жену еще понежиться в постели.
На этот раз рейс оказался долгим. Мало того, что отмотали полстраны, да еще зависли в пункте назначения. Вернулся только через две недели. Небритый, в пропитавшейся потом одежде, я гнал фуру с превышением скорости домой. Домой! К моей ненаглядной Оленьке. К жене, по которой успел соскучиться и стосковаться за две недели воздержания.
Доехал только утром. Загнав трейлер на стоянку, я прилепил под дворник список с указанием, что надо делать слесарям, схватил такси. Домой! Домой! И сразу в ванну. Чтоб чистым и отмытым предстать перед женой.
Но дома было пусто. Я включил воду в ванной, а сам пошел на кухню.
Интересно, где жена, должна быть сегодня выходной?
Раздалась трель звонка, я схватил трубку. В ответ молчание.
— Алло! Алло! Я слушаю, — прокричал я, но в ответ раздались лишь короткие гудки отбоя.
Довольно странно. Может что с телефоном? Я решил позвонить Игнату.
Тот сразу поднял трубку.
— Салют! Вернулся, бродяга? Рад слышать. Давай сегодня к нам на дачу, — он не давал вставить ни слова, — А у меня все хорошо. Ты представляешь? Эспэшник уже месяц нас не беспокоит. Не звонит, как с сердца отлегло. И Катюху месяц не зовет. Отстал! Победа!!! Вы как? Давай, сейчас Катюша выйдет из душа, и мы заскочим за вами… — я обещал подумать, и бросил трубку.
Так, Катя дома у себя. Ольга не с ней. И целый месяц. Месяц. А с кем же Ольга ездила еще полмесяца назад? Куда? К кому? Вопросы вылетали, как воздух из пробитой шины.
А для кого же мы так наряжались?
Я встал, прошел к шкафу и распахнул его. Первое, что бросилось в глаза, это то, что стопка белья Ольги как-то похудела. Я перевел взгляд вниз. В углу лежала горка капрона. Я наклонился. Чулки. Я взял один и развернул. Опять порвала. Я взял другой и этот был со стрелками, и третий, и четвертый, как будто кто-то сдирал их с нее когтями.
Сдирал?
Не может быть!
Я рылся в белье, выкидывая его из шкафа, замечая признаки поразившего меня открытия. Те самые, что я привозил последний раз, о, лифчик с порванной бретелькой, еще чулки, еще, а вот и порванные трусики. Мои любимые, ажурные.
Я встал, не зная, что и думать.
Мои раздумья прервал звук открываемых ключом дверей. Я поспешил в прихожую. В дверях стояла Оля.
Она прикрыла дверь, включила свет, и тут увидела меня. Застыла.
О, как божественна была она. Но несколько чужой. Я взглядом замечал детали: мы поменяли имидж, теперь у нас на голове была стрижка «под мальчика», она состригла свою косичку, убрав волосы сзади и с боков. А лифчик мы не носим, сквозь трикотаж водолазки призывно выделялись соски. А что у нас с чулками? Я приподнял подол плиссированной юбки. Оля не сопротивлялась, увидев за моей спиной кучу тряпок, что я выкинул из шкафа, заворожено глядя на нее.
Чулки на месте, но вот другая часть туалета отсутствовала напрочь. Она была совсем без трусиков, а то место, что они должны были прикрывать, блестело девственной чистотой — она была и там побрита.
— О, матерь Божья!
А посмотрел на Олю. Ее глаза, широко распахнутые, как небо, смотрели с ужасом на меня, а в них стояли слезы.
— Никитушка! Я не знаю, что тебе сказать. Не знаю. Знаю, простить не сможешь. Я не смогла. Какое-то наваждение. Я сама не понимаю, как это могло. И вот… — она опустила голову, — Никита. Я беременна, — она вздохнула.
Одной рукой Ольга сделала движение, как бы защититься от меня. Но разве б мог я когда поднять на нее руку?
И снова телефон.
Я рванулся в комнату, чтоб наговорить этому Джеймс Бонду, все, что выплескивалось из меня. На глаза попалась вскрытая пачка презервативов, что я оставил на прикроватной тумбочке перед отъездом. В ней все так же не хватало одной упаковки.
— Никита! Ты? Еще не усугубил с поездки? Давай ноги в руки и на базу. Митька разбился, весь переломался. Хватай тягач и ходом, ходом, милый. Пока не разграбили, надо вытаскивать. Он там, в горе, на сотом километре, не разошелся с помидорником. Хачик его с дороги столкнул! — голос начальника прерывался, болеет за нас, переживает. А Митька лихач еще тот, гарцует, как на скачках, — Давай, Никитушка! Я счас подскочу, тебя заберу. Две минуты на сборы. Аллюр два креста. Больше некому, сам знаешь, все в разгоне, с тобой поеду, — короткие гудки.
Приемник переключился на другую программу.
Хоть Митька и лихач, а выручать-то надо. Я выскочил из комнаты, схватил куртку с документами и выскочил из квартиры мимо все так же стоящей в ступоре жены.
Тягач уже стоял за воротами, работая на холостых оборотах. Путевка лежала на торпеде. Начальник цеха ввалился на пассажирскую сидуху
— Гони!
Я резко выжал газ, Четырехсотсильный мотор взревел и мы помчались. Налегке бежать было легко. Шестнадцатитонная махина ровно держала дорогу, стрелка спидометра дрожала у сотни. Нигде не сбавляя оборотов, через полтора часа я был на месте. Митькина фура вылетела в лесок, но не перевернулась. Неудачно было то, что воткнулась он в дерево как раз водительской стороной, кабина была смята. Водительское место было в крови, но Митьку уже увезла скорая. Виновник аварии еще был здесь, его оформляли ГАИшники. Кроме как: «Я ехаль, ехаль, и приехаль», разводя при этом руками, ничего больше было не разобрать. Ясно, погонщика мулов выпустили на дорогу. Но его машина почти не пострадала, лишь железо было порвано на фургоне, видимо, Митька уходил с дороги, чтоб не наломать больших дров, о чем говорили и следы на дороге.
Менты перекрыли дорогу, и я занялся спасательной операцией, следя за сигналами начальника цеха. Зацепив трос за зад Митькиной фуры, я вытащил ее на дорогу. Объехав его, и поставив тягач перед мордой, я полез смотреть неисправности. Левое переднее колесо в хлам, рулевое к чертям собачьим, тащить на сцепке нельзя, значит, будем грузиться. Я схватил ключи и нырнул под Митькину машину скручивать кардан, чтоб не порвал коробку передач. Затем кранбалкой вывесил передний мост, чтоб колеса не касались земли, и мы уже не спеша тронулись в обратную

Уже в Лейпциге

Курорт

Предательство и новый опыт