вчетвером и взрослые буквально раздавили меня своим интеллектом и уничижительными диалогами обо мне. Никогда до этого в жизни мне не было так дискомфортно и стыдно выслушивать о себе такие неприятные вещи. Мне хотелось провалиться сквозь землю, я чувствовала себя маленькой глупенькой девочкой, а не вчерашней золотой медалисткой и одной из лучших студенток первого курса.
Результаты встречи были следующими: я приговаривалась к двум занятиям в неделю с великой и ужасной Надеждой Николаевной, о жестком нраве которой был наслышан весь институт. Ее по делу боялись и уважали даже некоторые преподаватели с других кафедр. За ее статус, знания и авторитет мои родители, в свою очередь, были приговорены к выплатам аж двухсот долларов за одно двухчасовое занятие. Нехитрые подсчеты показывали, что в месяц мои родители тратили на мое дополнительное образование от полутора до двух тысяч долларов, в зависимости от количества занятий.
Эта сумма тогда меня безумно испугала, да и сейчас вызывает некоторое недоумение. Немного успокаивало то, что в принципе, я училась на бюджете и, иных трат на меня у родителей не было. Сейчас я, конечно, понимаю, что, официально выплачивая такую сумму за репетиторские услуги, в институте у меня появлялся сильный иммунитет и серьезный покровитель, услугами которого, к слову, я так и не воспользовалась, так как все сдавала сама».
Когда без двух минут десять на столе у Алисы зазвонил телефон и, секретарша доложила о том, что на совещание пришли первые сотрудники, девушке пришлось свернуть свой рассказ и нехотя углубиться в работу. Сделать это оказалось не так просто, потому что нахлынувшие воспоминания мешали ей сосредоточиться на проблемах, о которых бойко вещали ей подчиненные. Когда двое из них сцепились в словесной перепалке, обвиняя друг друга в срыве сроков поставки груза, Алиса вскипела и, рявкнув на коллег, велела им идти и разбираться в коридор. После чего, констатировала, что совещание окончено и к вечеру она ждет подробный доклад об устранении проблем. Когда за подчиненными закрылась дверь, она вновь приступила к продолжению рассказа.
«Перед первым занятием я очень нервничала, что не могла не заметить репетиторша. Занятие мы провели прямо в ее кабинете. Надежда Николаевна сразу поставила меня на место, сказав, что на встречу к ней нужно приходить заранее. Помню, что в тот раз я не опоздала ни на минуту, поэтому и не поняла такого «наезда» в свой адрес. В течение часа оказалось, что преподавателю не нравится то, как я выгляжу, не нравится мой маникюр и макияж. Причем как именно я должна выглядеть по мнению Надежды Николаевны, я сначала даже не поняла. Да и вообще, каким образом мой внешний вид относился к усвоению программы обучения, тоже было непонятно.
Когда мы перешли к языковым предметам, то она буквально смешала меня с грязью, объявив, что я бестолочь и полная бездарность. К концу занятия мне уже хотелось плакать, и в какой-то момент, я была не в силах была проронить ни слова, ни на английском, ни на испанском, ни даже на родном русском языке. Мне казалось, что еще немного, и она меня ударит по лицу только из-за моего плохого произношения. Когда занятие, наконец, закончилось, то бросив две стодолларовые купюры на стол, я просто выбежала из кабинета. Забившись в кабинку туалета, я все же разрыдалась и минут двадцать проплакала в ней.
Вечером родители с интересом ожидали моего рассказа о первом занятии с репетитором. Предварительно я была готова рассказать им всю правду и честно признаться, что регулярные сеансы двухчасовых унижений за их же деньги — это неправильный путь к пятеркам в приложении к диплому. Увидев мое опухшее от слез лицо, родители не дали мне произнести ни слова. Они тут же принялись щебетать о том, как я измученно выгляжу и даже стали жалеть, чего я от них практически никогда не слышала. В своем диалоге они пришли к самостоятельному выводу, что Надежда Николаевна нашла ко мне подход и, мол, скоро выбьет из меня всю дурь. Если бы они знали, насколько они были правы, произнося эту фразу...
Они так радовались мыслям и моих будущих потенциальных успехах, что так и не дали рассказать о моих собственных впечатлениях от первого занятия. Вскоре, я уже сама будто бы поверила в их слова, поэтому так и не смогла сказать, что они зря потратили свои первые двести долларов. Зная характеры своих родителей-максималистов, в итоге им бы стало жаль не денег, а себя, из-за того, что вырастили такую никчемную дочь, не способную успешно учиться и развиваться. В течении всей жизни мои достижения быстро забывались ими и их тут же сменяли новые цели и наполеоновские планы цели. Короче говоря, после первого же занятия с репетитором родители представляли меня уже во главе какой-нибудь международной компании с красным дипломом в сумочке от Lоuis Vuittоn.
В такие моменты я всегда завидовала младшей сестре, с которой спрос, почему-то бы в разы меньше, чем с меня. В тот день я промолчала, и это, вероятно, стало судьбоносным событием всей моей жизни.
Следующая встреча с Надеждой Николаевной произошла через три дня, снова на кафедре. Сначала она приказала мне извиниться за свое в прошлый раз. Причем именно приказала, а не предложила. Я извинилась, хотя и не понимала за что именно мне приходится просить прощения. В этот раз мы больше времени уделили именно занятиям, а не обсуждению моей заурядной внешности, других надуманных пороков и прочих смертных грехов.
Возможно, дело было в том, что репетиторшу все время отвлекали другие студенты и преподаватели. Она только и успевала дать мне очередное задание, и выслушать ответ на него. Когда два часа этого невнятного занятия истекли, и я протянула женщине оплату ее «трудов», она сообщила мне, что заниматься мы теперь будем у нее дома, по вечерам, чтобы больше никто не мешал, как сегодня. Мол, она очень ценит свои услуги и ее раздражает, когда из-за посторонних она не может их предоставить в полном объеме. Родители были просто в восторге от этой новости. Они в очередной раз порадовались, что за меня взялись всерьез. И в серьез стали обсуждать, как можно отблагодарить женщину за ее серьезное и профессиональное отношение к дополнительным занятиям.
На третью встречу я пришла к ней к восьми часам вечера. Позвонив в дверь, я ждала около двух минут, пока она, наконец, не соизволила ее открыть. После чего была обозвана «нетерпеливой дрянью», потому что позвонила несколько раз, думая, что звонок не работает. Я вновь проглотила это унизительное высказывание, разулась и прошла в комнату, куда она меня пригласила.
Помещение меня поразило сразу, в первую очередь своем минимализмом, а уже потом довольно странным расположением предметов мебели. В глаза сразу бросились стол со стулом, стоящие прямо посреди комнаты. Напротив них, у широкого окна, расположился большой шикарный диван из белой натуральной кожи. Я тут же подумала, что он был обтянут кожей нерадивых студенток. С обеих сторон от стола у стен стояли огромные зеркала в полный рост. В углу, в вазе, стояла икебана, состоящая из одних лишь прутьев. Почти что над самым столом, из потолка торчал голый крюк, на котором, видимо, когда-то весела люстра. Сейчас свет в комнате излучали шесть мощных светильников, равномерно распределенных по стенам. Рядом с дверью стоял шкаф-купе с непрозрачными стеклами.
Разувшись, я дошла до стола и сразу уселась за него, логично предположив, что он предназначен для меня. За что получила очередное строгое замечание. Оказывается, садиться за стол и вообще делать что-либо без разрешения Надежды Николаевны в ее присутствии было нельзя. Мне пришлось подняться и получить ее одобрение, после чего я все же села, но теперь боялась даже шевелиться.
Все выглядело очень странно: и окружающая обстановка, и поведение властной женщины. Поначалу я думала, что ее строгость и требовательность — это искусственные и напускные эмоции, которые она выплескивает на окружающих, для повышения собственного статуса и важности, но время показало, что я ошибалась. Ее поведение оказалось самым настоящим и не притворным.
Несмотря на растерянность от абсурдности некоторых требований и довольно странных условий для учебы, я все же взяла себя в руки. Занятие складывалось неплохо, я узнала для себя много нового, а репетиторша, на удивление все разъясняла спокойно и без ругани исправляла мои ошибки. Единственное, что меня смущало, это вид и положение женщины: все занятие она просидела напротив меня на диване, положив одну ногу на другую. Кстати, ее стройные ножки — это отдельная тема для описания. Думаю, в моем рассказе я еще ни раз заострю на них внимание, но в тот день они мне попадались на глаза и отвлекали буквально каждую минуту.
Она была одета также как в институте — в строгий костюм с юбкой. Правда юбка к концу занятий сильно задралась и оголила резинки ее чулок. Но женщину это абсолютно не смущало. Даже наоборот, она будто бы сама демонстрировала мне эту особенность своего внешнего вида. Более того, в конце занятия, когда я встала и подошла к ней, чтобы отдать деньги, Надежда Николаевна сказала, чтобы в следующий раз я приходила к ней в чулках или без них. Мол, колготки в ее доме запрещены, впрочем, как и любые джинсы и брюки на девушках.
Не сдержавшись, я задала вполне резонный вопрос о целесообразности такой формы одежды с учетом того, что на улице стояла зима с довольно холодной для Москвы погодой. Про странное условие о необходимости проведения самих занятий в чулках я даже не заикнулась, но и уже сказанного было достаточно для того, чтобы НН неожиданно вскипела...
Она резко вскочила с дивана и отвесила мне неслабую пощечину. После чего выдала длинную тираду, смыслом которой было то, что ее приказы не обсуждаются и если она захочет, то я буду приходить к ней и полностью голая. В ужасе и страхе я поспешила ретироваться, а горящая щека напоминала мне о пощечине до самого дома. К слову, как оказалось, я жила всего лишь в десяти минутах ходьбы от своего необычного преподавателя.
Почему в тот день я опять не рассказала родителям про странности: новые «условия» занятий и факт физического

Уздечка для кельпи. Часть 1

Офисная блядь

Cнегурочка. Роман. Часть 8