не прихватила?
Ира с удивлением смотрела на меня, а я осматривал полянку: увы, кроме унитаза и айфона в её руке, больше ничего не было.
— Ладно, идём ко мне, может у меня ещё что-то есть.
Она смотрела на моё кресло и коврик — Да ты сядь, пока я тут всё осмотрю.
Увы, больше не было ничего.
Я подошёл к ней — Ну, что? Ложись! Проверю тебя, как хороша ты в сексе
Она испуганно взглянула на меня — Это насилие, Алексей
— Насилие будет, если ты не ляжешь сама — я выразительно повёл глазами, член уже возбуждался
Ира покраснела и встала с кресла, шагнула и легла на коврик.
— Ну! — я стоял над нею — Ночнушку задери!
Она выгнулась, приподняв попу и, подтянув ночнушку, опустилась и раздвинула ноги.
Я снял плавки и лёг на неё, успев заметить мелькнувший испуг в её глазах.
Член упёрся в интроитус, она сама раздвинула губы, и я осторожно стал погружаться в её лоно. Пиздёнка была аккуратная, неразъёбанная, влагалище неглубокое: я ткнулся головкой в матку, засунув чуть больше половины своего двадцатипятисантиметрового члена.
— Оий! — в её, широко распахнутых, голубых глазах, метался страх.
Я медленно вытаскивал и также медленно погружал член, надавливая залупой на матку и, заставляя влагалище вытягиваться, и через несколько минут, мой лобок коснулся её лобка.
Я лежал, наслаждаясь ощущениями: матка дёргалась, сокращая влагалище.
Она, вдруг, задышала, застонала и обмякла подо мною.
Я приподнялся на руках — Ты чего, Ира?
— Я кончила — она с улыбкой смотрела на меня
— У тебя давно не было секса?
— Полгода, муж лечился... у него не стоит — она опять покраснела
— Быстро ты перестраиваешься, а всего лишь полчаса назад была такой благопристойной! Ну, ладно, становись раком, надо же и мне слить!
Она послушно встала в позу, и я прижал головку к анусу, сжимая пальцами ягодицы.
— Что ты делаешь?! — она дёрнулась, но я удержал её и, ничего не отвечая, лёгкими тычками протолкнул залупу сквозь анальное кольцо.
— Ааххаааа! — задохнулась она — ааа, мне больно!
— Ты напрягись, Ира, тужься, как будто какаешь — я задержался и, почувствовав ослабшую хватку сфинктера, просунул член в её жопу, погрузив наполовину.
Она застонала, и я стал ебать её в жопу и через минуту излился спермой, содрогаясь в конвульсиях сладострастия.
Я обтирал член травой, а она, присев и задрав ночнушку, ожидала, пока стечёт из жопы сперма.
Я вырвал пучок травы и, сунув руку между ног, подтёр её — Долго будешь сидеть и сперма ещё долго будет вытекать. У тебя не было анального секса?
Она опять застеснялась и отрицательно покачала головой.
— Будет ещё вот что: когда захочешь пукнуть, вместе с газами потечёт слизь. Так что, вот, привыкай, у нас теперь это будет каждый день.
— Надень! — я протягивал ей свои плавки — А я буду в шортах.
Я одел шорты и тельняшку, Ира надела мои плавки.
— Нам бы ещё обувку какую-никакую. Хотя, может быть и так привыкнем. Схожу ка я посмотрю унитаз, может в нём есть что?
— Что ты хочешь с ним делать? — она шла за мной — это финский, мы недавно купили его.
— Ира, перестань пизду смешить! Я уже отъебал тебя, и ты моя женщина. А в унитазе, возможно, есть железка, которая нам сейчас ой как может пригодится.
Я открутил колпачок сливной кнопки и снял крышку: все детали вантуза были из пластика.
— Ладно, пошли назад. Стоп!
Я осмотрелся — Вот те нааа!
— Что, Алексей, что?
— Ира, ты в зоологии и биологии сильна?
— Нуу, я в основном по русскому и литературе, по ним у меня пятёрки были, а по зоологии и биологии четвёрки. А зачем это?
— Даа, я вот тоже в зоологии не силён. Посмотри на деревья, на траву, на птиц... на деревья
— Ну, что, Алексей, что?
— Деревья нормальные и птицы летают...
— Ну, и что?
— Идём — и я, взяв её за руку, потянул за собой
Мы стояли в центре моей полянки — Посмотри на деревья
— Ааа! — Ира удивлённо обводила взглядом деревья по кромке поляны
— И птицы... ты птиц здесь видишь?
— Нету
— Но мы их слышим и на твоей поляне деревья нормальные не раздвоенные и на деревьях есть птицы, а на эти, птицы не садятся
— Ну, и что это означает?
— Это означает, что возможно, на моей полянке мы будем в полной безопасности
— От кого? Почему?
— Ну, от кого (?), нам ещё предстоит узнать, а почему (?), аномальная зона... а, возможно, и ещё кое-что...
— Что, кое-что?
— Боюсь делать предположения, чтобы потом не разочароваться. Ира — я предупредил её вопрос — Ира, давай пока больше не будем об этом, у нас хватает забот
— Надо принести сюда твой финский унитаз — я пошёл на её полянку, она следовала за мной — он может ещё пригодиться.
Главное отличие финского от российского, не принимая во внимание дизайн, он был лёгкий, даже с бачком, и я отнёс его без проблем.
— Мы будем в него ходить? — её наивность и беспечность обезоруживала — а где мы будем брать для него воду?
— Вот этим: поиском воды, мы сейчас и займёмся, моя хорошая
Ира улыбалась, рот до ушей — А как?
— Ты останешься здесь, а...
— Нет! — она вцепилась в моё плечо
— Ну, хорошо-хорошо — я взял её за руку
«Какая нежная кожа» — у Иры, от прикосновения его ладони, потеплело в груди
— Мы сейчас сделаем разведку местности, пойдём-ка на твою полянку и последим за птицами, откуда они прилетают и куда улетают.
Мы прошли сквозь двойное кольцо, странных, двуствольных деревьев, через зелёную, в мой рост, стену шелковистой травы: всё же это была трава, а не кустарник, так как и стебли и листья, продолговатые и вытянутые, имели одну структуру и, вообще, стебли состояли из свитых в жгут листьев.
— Постоим здесь — я остановился сразу за стеной шелковистой травы
Я присматривался к птицам и не мог найти каких-либо отличий от земных: два крыла, оперение, клюв, лапки, хохолки, разноцветная окраска. Юркие, шустрые, они перелетали с дерева на дерево, срывались с веток и улетали, щебеча о чём-то на своём птичьем языке.
Понаблюдав за ними минут семь, мы убедились, что никакой системности в том, откуда они прилетали и куда улетали, нет.
Я вздохнул — Ира вопросительно смотрела на меня — Так — я взглянул на неё — ты бы в какую сторону сейчас пошла?
Она пожала плечами, обводя взглядом поляну — Не знаю, может туда? — она махнула рукой в сторону восходящего второго солнца.
— Идём!
Мы сделали несколько шагов и оба, как по команде, остановились. Её дрожь передалась и мне — Ира, что с тобой?
— Мне страшно — она жалась ко мне
Мне и самому было не по себе — Назад! — и мы, почти бегом, вернулись на мою поляну.
Как только мы оказались за стеной двуствольных деревьев, страх исчез.
Мы вглядывались друг в друга — Тебе страшно?
— Нет — она улыбнулась
— Странно... что-то не так...
— Что, что не так?
— Подожди, птицы...
— Что птицы?
— Они не напуганы, ты слышишь? Щебечут, как ни в чём не бывало
— А чего им бояться? Они же летать умеют
— С точки зрения здравого смысла, твоё суждение верно, но оно не объясняет причину нашего страха, а также и того, что здесь у нас страх исчезает
— Давай попробуем ещё раз, но пойдём в другую сторону
Мы вернулись на её поляну и, понаблюдав за птицами, пошли в другую сторону
Всё повторилось, мы не прошли и семи шагов и успокоились, только оказавшись снова на моей полянке.
— Не пойму — рассуждал я вслух — то ли эта аномалия этой зоны носит психогенный характер, то ли... а больше то в голову ничего и не приходит... но, если аномалия психогенного характера, то это означает только одно...
— Что это означает, Алексей? — я даже не заметил, что она гладит моё плечо
— Ира, я даже не знаю, радоваться этому или бояться этого
— Но ведь нам здесь не страшно, правда?
— Понимаешь — я опять рассуждал, обращаясь к своему внутреннему я, но Ира думала, что я говорю с нею — понимаешь в чём дело? Психогенный характер нашего страха наводит на мысль, что аномалия этой зоны не природного происхождения и вот это особо настораживает, так как, если за аномалией стоит разум, то рано или поздно мы с этим разумом встретимся... а оно нам нужно? Мы ведь представления не имеем о том, кто за этим стоит. А если наведённый страх — это ловушка? А с другой стороны, наведённый страх, может быть предупреждением об опасности за пределами зоны.
— Дааа хоть круть-верть, хоть верть-круть, а картина то вырисовывается неприглядная: мы не можем выйти за пределы этой поляны, пока не будет ясности, где мы в большей безопасности, здесь или там?
Я посмотрел на небо: второе солнце уже прошло больше половины своего дневного пути. Я взял свой сотовый и включил, прошло три с половиной часа — «Ещё пара часов и это солнце уйдёт за горизонт, а первое вряд ли взойдёт и перспектива, ночевать под открытым небом, никуда не исчезнет»
Я поёжился — Что-то мне не очень хочется провести первую ночь здесь на полянке под открытым небом, согреваясь теплом твоего тела — я приобнял Иру и притянул к себе — хотя, само по себе это, конечно, будет приятно — я ласкал её грудь левой рукой, удивляясь упругости молочных желез.
— Силикон?
— Нет! — она обиделась и дёрнулась, высвобождаясь из моих объятий.
— Странно — она смотрела на меня — ты странный, необычный человек: мягкий и нежный, и грубый одновременно, но твоя грубость не ранит... коробит, правда, но это может быть из-за того, что я выросла в других условиях, в другой среде. Я была единственным ребёнком в семье, и вся любовь родителей и бабушек с дедушками доставалась мне. А у тебя есть братья и сёстры?
— Да, у моих родителей десять детей, и я самый старший в семье...
Она взглянула на меня, в её глазах заблестели слёзы — Прости...
Ира шагнула ко мне и, обняв, прижалась и поцеловала — Ты добрый, ты очень добрый, а твоя грубость показная и напускная.
— А знаешь, как я это поняла?! — она с улыбкой смотрела на меня — по твоим рукам: у тебя кожа на руках нежная, как у младенца — она взяла мои ладони, прижала к своим щекам и закрыла глаза...
Странно было то, что я не возбудился от этих её слов, её объятий и поцелуя...
Солнце опускалось за верхушки деревьев — «Стоп! Верхушки. Деревьев!» — я сжал Иру
— Кажется я нашёл способ оглядеться, Ира — она удивлённо смотрела на меня
— Деревья, смотри! — она смотрела на деревья — я залезу на де...
— И я с тобой!
— Ира, ты умеешь лазать по деревьям?!
— В детстве, когда меня отвозили к бабушке в деревню, я там играла

Спящий отец

На остановке

С тетей в лесу