от лоснящегося пота. Облитые потоками горячей крови. Стикающей прямиком на белые шелковые в кружевах подушки. Под его трясущейся от боли и мук запрокинутой той назад и вверх мужеской блестящей грудью.
И как она, Марфа Иудифь, вытаращив на него свои на своем красивом брюнетки лице, черные как сама та ночь глаза. На лице, обрисованном сверху белой, как и его постель накрученной плотно на ее черные, забранные под низ вьющиеся длинные локонами волосы чалмой, и звеня золотыми большими серьгами, ругаясь, громко на него, как на проклятого врага кабеля и проклиная его, на чем свет стоит. Издиваясь над своей ночной беспомощной погибающей жертвой. Она только и знала, что отталкивала от себя его дергающиеся и хватающие ее пальцами в судорогах боли голые мужа любовника руки. Продолжая рубить и резать его Рафаэля Олоферна голую вывернутую уже наизнанку иссеченную тем секачем, с разрезанными венами и артериями кровоточащую шею. А он, только лишь громко хватая перед собой спертый от вонючего своего же пота и запаха льющейся струями бурлящей как в фонтане крови воздух и задыхаясь от боли, хрипел и стонал ей в ответ, шевеля слащавыми судорожно слюнявыми не целованными еще губами. Перед ее в декольте черного платья нависающими и почти выпрыгивающими от жаркого ее возбужденного от всех этих кровожадных видов женскими титьками, дергал вытянутым и гладко выбритым в ужасе, перекошенном и муками лицом. От дикой и чудовищной боли широко открыв свой сладострастника юношеский рот с выпавшим через оскал зубов шевелящимся в агонии языком. Пуская смешанные с кровью длинные каплями липкие в пене, через те любовника мальчишеские губы изо рта сквозь торчащие оскалом зубы как в бешенстве собака слюни. Свешивая их текущими по левой щеке до самого пола с изголовья трясущегося и скрипящего от его танца смерти погибельного ложа, вытаращив свои перепуганные и молящие от боли синие глаза, смотрел на нее в своем ужасе скорой смерти и дергался как сумасшедший на том одре смерти в танце собственной погибели. Как он бился и дергался весь и шерудил лихорадочно своими голыми и мокрыми и скользкими, как и его извивающееся в болезненной агонии молодое тело ногами. При каждом ударе разделочного, словно, меча мясницкого большого ножа. Дергал ими прямо в воздухе над постелью, вытянув до самых кончиков пальцев. Сжав свои задницы ягодицы, выпячивая пупком живот и раскачивая в этом танце над одром смерти своим здоровенным раздроченным вот, вот уже готовым кончить раздутым жилками и оголенной головкой налившимся, твердым как металлический стержень детородным концом, выгибаясь в спине и вытягивая до задника постели свои трясущиеся мокрыми и скользкими лоснящимися в свету горящей в спальне керосинки бедрами и ляжками в оргии смертной боли сотрясая постель ударами голеней и ступней задник в шелках своего любовного шикарного ночного ложа. Над упавшим там белоснежным тонким и полупрозрачным покрывалом. Прямо с края постели на самый дощатый в доме холодный пол.
Неустанно пытаясь вырваться из рук своей смерти. Пытаясь вырвать свою, намертво схваченную левой в золотом браслете женской руки безжалостного палача убийцы голову. Вырвать свои растрепанные, длинные и скомканные ее окольцованные золотыми кольцами и перстнями пальцами Иудейской кобры те бабского угодника и ловеласа черные кучерявые тоже мокрые потные и слипшиеся сосульками волосы.
Дергаясь, как сумасшедший на том, своем как тот самый полководец Олоферн одре смерти. Все, обливая струящейся горячей любовника алой кровью, которая журча разгоряченная приправленным погибельным вином летела во все стороны, обливая все, изголовье и подушки шикарного в белых шелковых простынях его любовного старинного из резного дерева, скрипящего от его конвульсий и содроганий голого тела любовного в спальне ложа. Пропитывая их, стекала с искрящихся свежестью и белизной простыней и белого шелка подушек и их кружевов и текла ручьями от постели к порогу спальни. Прямо под ногами новоявленной Иудифи от самого того смертного погибельного ложа. Которое сотрясалось от диких сумасшедший конвульсий и сотрясений мальчишеского молодого лишающегося головы голого в судорогах тела.
Марфа рассказывала все это, рассказывала как так, как будто смакуя каждый момент этой жуткой кровавой казни. Наслаждаясь заново всеми деталями и воспоминаниями той кровавой ночи.
Она рассказывала, смакуя каждое слово, словно, прокручивая все снова в своей голове стараясь своей жестокостью поразить Фэну. Даже рассказывая, как падали черные тени от керосиновой в углу комнаты лампы и метались как живые по спальне, в момент его казни.
Она говорила, что он, не переставая, пытался все еще спасти себя. Хоть и безрезультатно, но пытался хвататься ей за руки и рукава завернутого платья, до последнего, пока она резала и кромсала секачем-ножом ему его смуглую мокрую, скользкую в поту и струящейся крови парня любовника выгнутую и завернутую ее левой рукой шею. Под запрокинутым вверх подбородком, правой рукой полосуя, то туда, то сюда исковерканную кожу и плоть несчастного развратника Рафаэля.
Она рассказывала, как наслаждаясь той жуткой и кровавой мужеской экзекуцией, устроенной собственными женскими руками. Как злорадно своими черными, как ночь глазами созерцала, как сумасшедшая его муки и страдания впитывая все это без остатка той кровавой погибельной для него ночью.
Это была целая театральная потрясающая как в кровавом кошмарном спектакле постановка. Сцена на двоих актеров. Палача и ее жертвы. Жаль ее не все видели, как говорила Марфа-Черная смерть. И не видела сама Фэна. Сцена без зрителей. Но, потрясающая во всех красках, деталях и эпизодах.
Это избиение Рафаэля как Олоферна, полководца ассирийских войск продолжалось достаточно долго. Так хотела она сама эта Марфа-Черная смерть, так хотела эта монолитовка и фанатичка Иудейская кобра. Наслаждаясь каждым мгновением его судорог и агонии. Каждым мгновением его боли и мучений. Наблюдая с наслаждением сама для себя устроенную здесь его кошмарную и жуткую для зрелища казнь. Растягивая как можно дольше все. И в полной ночной спящей тишине всего верхнего хутора. Под звуки аномалий и крики мутантов в Зоне. Она выплеснула в этой экзекуции все, что в ней накопилось.
Всю злобу и свою собственную женщины монолитовки боль. Всю ненависть и кровожадность с завидным хладнокровием совершая эту казнь Рафаэля в точности как в том библейском писании. Но как можно дольше в свое удовольствие.
Это продолжалось долго, она говорила бывшей ведьме на верхнем хуторе Армейский складов Фэне, пока не закончилось совсем.
Марфа рассказа, что, его голова была практически уже отрезанной, когда он, подтянув свои голые в судорожной агонии ноги.
Поджав их лоснящегося пота под дергающимся в дрожи судорог боли животом. В этот раз, выпячивая в постели судорожно свои мужа голые такие же загоревшие до смоляной черноты ягодицы, в судороге боли выпячивая свой казнимого мужа анус, рядом со своими свисающими до простыней переполненными спермой яйцами. Мужа ебарая бабского. Под все еще торчащим между тех поджатых ног как ядовитый, натертый до кровавых мозолей аспид. Длинный, раздутый как у жеребца или быка хером с задранной плотью и налившейся кровью оголенной головкой. Все еще почему-то, не кончал молодой этот ублюдок, она говорила, и сама до сих пор удивляясь.
Он, уже почти с отрубленной головой он, все-таки ухватился обеими руками за рукав левой руки своего презревшего его и жаждущего его смерти палача. Выпячивая вперед промеж торчащий голых мужа и любовника голых, почти черных от загара поджатых к дрожащему мелкой дрожью животу ног. Во всей своей красоте тот раздроченный о постель и затертый до кровавых дыр, и до конечного предела свой мужской бабского ебаря позор.
Она Марфа рассказывала, что нанесла последний свой удар тем разделочным ножом.
По его разрубленной, и изрезанной уже в сплошные кровавые ошметки любовника ловеласа, и повесы, почти пополам шеи.
Раздался, как она говорит, хруст шейных позвонков. И, голова этого недомерка любовника, новоявленного библейского полководца ассирийских войск Рафаэля Олоферна, отлетела с последним обрезком шеи от его, запрокинутого на левый бок выгнутого дергающегося и еще струящего кровь юношеского загоревшего

Темная сторона Европы

Наказание за слабость

Госпожа МАРИНА ВИКТОРОВНА. Часть 4