ему, удерживая этого придурка и урода от падения. Пришлось помочь ему снять ее. Она, тут же подобрав лежащие на полу кольцоны штаны, вместе с той рубахой, вышвырнула все это вместе с другой ранее снятой уже в спальне одеждой, за порог на улицу перед домом.
Как сказала, улыбаясь хищно, затягиваясь сигаретой и довольным голосом Марфа-Черная смерть, его крепко повело от зелья Мандрагоры и Белены в смеси с Ночной звездой, в том замешанном ее рукой вине. Это была взрывоопасная неуправляемая смесь. Смесь срывающая с катушек мозг любого мужика. Заставляя трахать все подряд. И до полного бесчувствия лишая всех в итоге сил и после короткой передышки, снова заставляющая это делать. И так без конца, пока не помрет от бессилия. Если конечно перебрать с содержимым.
Марфа призналась Фэне, что все-таки перепоила его. Но это даже к лучшему. Будет меньше потом проблем при самой расправе. Сложней будет ему сопротивляться. Потому как этот сплав, смешанный с крепким винищем лишает практически вместе с соображением и сил и координации в пространстве и во времени. Одним словом можно было не беспокоиться о том, что этот кобелина, как сказала Марфа-Черная смерть прейдет раньше времени в себя и хоть что-то сможет сделать или понять. Даже если и прейдет, то не сможет убежать. Из-за потери сил при непрекращающейся ебли и потери ориентира. Не сможет встать даже на ноги. Максимум, что сможет сделать это пытаться руками с постели размахивать, по сторонам спасая себя, и хватаясь за что либо.
Вот почему Марфе как будущей библейской героине и защитнице города Иудеи Ветилуи в той ночи Иудифи, нужна была помощница. Просто подержать ублюдку этому сосунку новоиспеченному полководцу ассирийских войск Олоферну руки. Пока тот будет биться в агонии своих смертных и болевых конвульсий. Потом Марфа-Черная смерть, продолжила свой рассказ, рассказывая как он, в одних тех белых узких плавках ночного любовника, стоял долго перед ней на деревянном полу ее той спальни на коленях на своих голых согнутых коленях, прямо упав перед ней. Перед ее ногами, ногами Марфы-Черная смерть.
Ему видно теперь было уже не привыкать, как смеясь, рассказывала Фэне увлеченная своим рассказом Марфа, совращая своей юношеской сексапильной наготой молодого любовника ублюдка более, старшую по возрасту, чем он кобелина женщину. Стройной и гибкой, почти безволосой фигурой свихнувшегося, просто на нет и на ней и ее еврейской красоте фанатички Монолита Марфе-Черная смерть. И объясняясь в необузданной, уже, как полководец Олоферн, к ней неуправляемой любви, целуя монолитовке Марфе, как уже Иудифи, будущей своей ночной убийце руки. А она их брезгливо выдергивала из его голых мальчишеских еще совсем рук. И говорила, что пора, уже все начинать. И сказала снять и плавки. И назвала его своим уже тогда мужем Олоферном и будет рада с ним этой ночью разделить эту в шикарных белых шелках деревянную старую в резбе на резных ножках постель. Под низкой крышей своей этой спальни, как в военном полководческом шатре. Что давно уже спит лагерь ассирийский, и только он чего-то ждет и не ложиться в эту постель. И он, радостный такому событию, счастливый как от запаха из пизды сучки своей перед ним стоящей теперь красавицы Иудифи, довольно быстро их снял с себя, буквально, чуть не порвав резинку на пояске. Стащив с треском со своих бедер и ляжек оголяя перед ней свой тот торчащий в ее сторону мужской здоровенный хер, которому она была приятно удивлена. Она такого хера вообще не видела еще. Он бы, наверное, не залез бы ни в одну бабскую пизду, как она Фэне сказала. Его так разбарабанило. От трав и зелья. Что видимо она перепоила тем ее приготовленным особым дурманным снадобьем в вине того юного еще совсем молокососа и ублюдка. Просто перестаралась. Он торчал в ее сторону. Торчал своей оголенной налитой кровью головкой. Задрав всю верхнюю плоть за уздечку. Даже сосуды на нем раздулись так, что казалось, скоро лопнут.
Как у какого-нибудь производителя жеребца или быка, сказала Фэне Марфа-Черная смерть. И на его голого ублюдка безволосой груди, торчали затвердевшие возбужденные и крупные соски, как и его тот внизу в рыжем волосатом лобке детородный хер.
Марфа, тогда же быстро. Выхватив у него из вялых уже слабеющих пьяных слабых сосунка, и любовника рук, те его белые шелковые плавки. Выбросила их туда же в ночь за дверь своего дома и приказала ложиться ему своему Олоферну в постель. И он, даже не думая, полностью ей, подчиняясь, как теперь во всем послушный раб и любовник, тот час же, как тот полководец Олоферн, упал на свое гибельное любовное ложе. Как, говориться как и заказывали, на ту уже разодетую в шелках и кружевах белоснежную свежее застеленную ее Марфы собственными женскими руками именно для него ее любовника специально приготовленную резную деревянную без обеих козырьков по обе стороны с толстыми ножками постель. Втыкая свой тот раздутый мужской детородный здоровенный длинный отросток в шелковые подвернутые под перину простыни и в саму ту пуховую перину под собой. Желающего безудержной и безумной той ночью любви с кровожадной на всю Зону монолитовкой еврейкой по прозвищу в рядах Монолита Иудейская кобра.
Засыпая от дикого хмельного перепоя, он неустанно и постоянно молил ее о любви, как тот полководец Олоферн. Заплетающимся онемевшим пьяного ловеласа и бабника языком, который еле ворочался у него во рту. Просто не затыкаясь, даже слушать надоело, как говорила Марфа. Молил в любви свою, Иудифь. И все о близости и любви. И уже совершенно, не соображал совсем в том беспамятстве, теряясь в пространстве и во времени не в силах подняться со своего смертного в будущем любовного мужеского ложа и от того хмельного хитроумного и коварного зелья, смешанного с вином. Он дико заерзал на торчащем своем раздроченном здоровенном с оголенной головкой члене по своей теперь смертника любовника постели. Засадив его туда с остервенением жеребца производителя и втыкая его туда, и обратно в простыни и перину под собой, по самый волосатый рыжий лобок, разложив бурлящие под собой на шелковых простынях в переизбытке спермы яйца.
Марфа, сказала Фэне, сама, удивлялась, как он тогда еще не кончил. При первом заходе. Еще до начала экзекуции. Все дрочил и дрочил в постель, непрекращая и долго, прямо перед ней. Порой задирая свою косматую и растрепанную пьяного кобеля паршивого черноволосую башку. Громко дыша с надрывом и стеная как ненормальный, ронял ее снова в большие пуховые в шелковых наволочках с кружевами подушках. Закатывая под веки свои полуоткрытые на страстном преисполненном неистовой любовью глаза и дико шевелящиеся под ними синие зрачки. Потом ронял ее снова в подушки и так повторялось снова и снова. Но он все не кончал, выматываясь из сил и уже вспотев и истекая едким вонючим мужским потом терял свои силы и слабел.
Марфа брезгливо сплюнула, потом продолжила, он просто в безумном таком состоянии трахал ту постель, словно ее. И это было одновременно занимательно со стороны и одновременно оскорбительно и противно. Вызывая нестерпимую ненависть и бешенство.
Она выругалась, на чем свет стоит, затянувшись снова сигаретой, плюнула снова в огонь костра и помолчав немного и щуря в огонь красивые свои черные монолитовки женщины глаза, продолжила, рассказывая как приступила к казни Рафаэля. Как его казнила. Как того ассирийского библейского полководца Олоферна, своей лично рукой, рукой Марфы Иудифи. Совершенно безжалостно и хладнокровно. Той ночью. Просто взяла и казнила, как какого-нибудь урода, мерзавца и насильника. Она это поведала, не скрывая и в самых мельчайших подробностях. Не упуская ничего. Не всем, правда, а только Фэне. Как женщина женщине, с глазу на глаз. Хотя знала, что это событие разлетится далеко даже за пределы базы Свободы.
Фэна была в шоке и потрясенной от бескомпромиссной жестокости Марфы и всего того, что она сделала. Ее религиозный монолитовки еврейки фанатизм. Превратил сцену казни Рафаэля в роли Олоферна в некое подобие религиозного ритуала, кровавого и жуткого по описаниям самой Марфы в подобие целого душещипательного потрясающего и сотрясающего с не скрываемым восхищением и восторгом женские сердца кровавого спектакля, по всей Припяти всех женских группировок.
Она Марфа, с брезгливостью посмотрев на дрочащего в постель свой детородный мальчишеский здоровенный возбужденный любовью и коварными приправами в вине отросток этого свободовского ловеласа, просто вышла на время в соседнюю комнату, приоткрыв черную штору, посмотрела на улицу. Там было тихо как в могиле. Никого, все спали. Даже часовые в соседнем амбаре. Словно стан ассирийцев.
Она посмотрела на Армейские склады, представив в своей голове город Ветилую, в осаде врагов и произнесла тогда про себя вслух, что время не ждет, скоро утро и надо было действовать. И она вернулась снова в спальню.
Там было тихо. Ее приговоренный к смерти молодой любовник, выбился из сил.
Рафаэль как она сама потом рассказывала Фэне, уснул, как тот библейский полководец ассирийцев Олоферн на этом своем смертном и любовном ложе. Воткнув торчащий, как металлический стержень, тот свой детородный длинный раздутый от раздрочки хер в глубину самой пуховой перины прямо вместе с простынями, задирая еще сильнее на нем верхнюю плоть, вдавливая его туда как в женскую пизду. Это, прямо все с ее слов. Со слов самой Марфы-Черная смерть. Он так и уснул. Ковыряясь тем, своим здоровенным раздроченным как у жеребца или быка хером как в бабской пизде. Теперь, просто лежал и, просто спал. Храпел как спящая Химера или Кабан. Громко с пыхтящим на всю спальню тяжелым дыханием.
Она сплюнула брезгливо в горящий костер и, снова затянувшись сигаретой, прищурившись и глядя на Фэну, продолжила. Потом вдруг, пробудившись, словно почувствовал ее присутствие, заелозил, перед ней как ненормальный по постели под накинутым на голые напряженные задницы ягодицы белым из такого же белого шелка легким покрывалом по простыням. Снова умоляя в любовной жажде свою Иудифь, застонал, снова начал трахать с остервенением ту свою постель. Он уже не понимал, наверное, даже уже где находиться,

Рабыня для строгой госпожи

Исход крепостных рабов прекрасной княжны Ирины

Поиграем на желания