кучерявая, как и все его молодое юношеское еще совсем безволосое тело пацана, главного оболтуса и лоботряса Свободы голова работала только на половой орган и все. Он как ненормальный обпившись ее того вина только и знал, что твердил, не унимаясь Марфушка Иудифь моя, я Рафаэль твой навеки полководец ассирийский Олоферн.
Моя Марфушка, моя Иудифь, говорила, смачно в костер, плюясь Марфа-Черная смерть, уже его, тварь подзаборная этот ваш Свободовец Рафаэль, она так о нем отзывалась, но жажда крови просто росла в ней и желание прикончить этого Рафаэля. Но как-то особо и нравоучительно для других мужиков на Армейских складах, да и во всей Зоне Чернобыля. Вот она и вспомнила ту Ветхозаветную библейскую кровавую историю о любви и смерти, которую напела ему и от которой у того сорвало совсем молодую крышу. И о том, что лежало в том домашнем ее сундуке. Назначила для себя, даже ночь самой расправы над ним и время. Напоив его этого Рафаэля своим из личного домашнего загашника пойлом, отправила за порог погулять и похвалиться своей последней в его жизни идиота ночью.
А он вдохновленный и окончательно уже сбредивший от скорого свалившегося на него такого полового счастья, как раз перед той роковой ночью. Гладко выбритый и вымытый для встречи, своей будущей в скором времени кошмарной, жуткой смерти, и будучи уже изрядно, подпоенным тем ее вином, в доме Марфы, и прямо из ее рук. Уже близко к той назначенной Марфой ночи. Временно отпущенный погулять, и привести себя в порядок. Ну, там, помыться и побриться и все такое. Он все же успел перед своей такой вот жуткой смертью похвастаться всем в верхней деревушке и даже на базе Свободы о скорой близкой любви с Марфой и, говорил все, что, после выпитого из рук Марфы вина его детородный член торчит между ног в штанах, не падая все время. И скоро, он его засунет ей, по самое некуда. И, оттрахает эту монолитовскую стерву и суку, как самую последнюю блядь.
Да, частенько подвипивши он со всеми вел себя даже нагло и распоясанно. Как его не били, может потому, что был еще совсем пацан. Взрослые мужики это придурка не трогали. А он только и знал, что хвалился.
Одним словом, пустой был как пробка, со слов самой Фэны, а за душой ничего. Только вот такое хвастовство. Но он реально был в Марфу влюблен, и даже кому-то напоследок идя уже той ночью к ней в дом, сказал, чтобы ее убрали от него куда-то, что она погубит его своей красотой еврейки Монолита. Что просто сходит на самом деле с ума, день ото дня ему от этого плохо. Член торчит в штанах теперь так, что рвет оголенной от верхней плоти головкой штаны и плавки, рвется на подвиги, и мошонка вся просто кипит от переизбытка живчиков. Им там жутко тесно. А, он, прям, как тот горемычный полководец из Ветхого библейского завета Олоферн говорил всем, что не мог смотреть уже на Иудифь. Ее красота губила его день ото дня, и вместе с любовью чувствовал беду. Вот так и этот Рафаэль, сказал, напоследок, похоже, Максу, заму Лукаша там же в верхнем хуторе о том же. И Макс заметил, хоть раз он, что-то произнес толковое что-то и, без хвастовства.
Он был той ночью вообще сильно пьян и даже чуть реально не отхватил от одного из сталкеров, докопавшись до него. Все тогда думали где он так ужрался. Никто не знал, что это его уже так обработала Марфа-Черная смерть. Напоила его каким-то дурманящим рассудок вином. Он еле стоял на ногах.
Да и член тот его молодого бабского угодника и вправду торчал, как у жеребца или быка и был здоровее, чем у любого взрослого и крепкого мужика в Зоне. Марфа, на самом деле кое-чего, вспрыснула в то вино, чего-то из своих магических монолитовки запасов. Она сама Фэне призналась, затягиваясь сигаретой, и глядя на подруг по боевому лагерю своими черными как ночь красивыми и одновременно жуткими некоего кровожадного существа глазами. Из каких-то особых ей известных растений в Зоне. Наркотик или снотворное с возбуждающим эффектом. Который отрубал напрочь нормальное сознание человека, делая его полнейшим придурком. И Рафаэль ни о чем больше не думал, как только о ней и о любви. Ходят даже слухи, что он кому-то показывал это свой детородный молодой отросток. Те, кто видел просто охренели от того, что было у него между ног. Говорят, он его еле назад засунул в свои узкие белые из шелка плавки и штаны. Он торчал несгибаемо в его рыжем волосатом лобке, как железный и оголившись от верхней до самой уздечки плоти головкой раздувшись и налившись кровью. Даже сосуды на нем вздулись. А мошонка как говорил, сам Рафаэль вдрызг пьяный просто бурлит и кипит от спермы и та скоро потечет у него из ушей, если он этой ночью ей той Марфе его в ее бабскую монолитовки пизду не засунет.
Таким эффектом обладал сплав Ночной звезды с растениями Мандрагорой и Беленой. Как уже позднее рассказала сама Марфа у костерка бывшей ведьме Фэне. Знали об этом только посвященные. От этого сплава торчало все, даже соски твердели на мужской груди, и голова была как у дурака, желающего перетрахать все в Зоне. Так, что конец у этого молодого любовника развратника и ловеласа торчал как говорят, как надо. На зависть всем мужикам в той радиоактивной Зоне. Раздувшись и во всю длину и оголившись головкой от верхней плоти до самой уздечки. Прямо в штанах в волосатом рыжем лобке. Он лез прямо из его пацана узких белых, туго натянутых на ягодицы его задницы, бедра и вокруг ляжек ног, из шелка плавок. Их просто разрывая из своего рыжего волосатого лобка над переполненной бурлящей как в вулкане спермой мошонкой.
Его яйца пацана развратника и бабского угодника, Марфа говорила Фэне, просто кипели и были просто переполнены спермой с живчиками. При этом мозги начисто вырубались.
Со слов самой Фэны, Марфа дико заулыбалась, заостряя перед Фэной свое на это внимание, и глядя с нескрываемым интересом на подругу по лагерю. Рассказывая уже дальше, как он, войдя в ее тогда уже в полночь в дом, увидев ее в том еврейки старинном наряде, в золоте браслетов перстней и колец, прямо сошел с ума. Закричав с дури, моя, Иудифь и быстро и еле стоя на ногах, торопясь начал раздеваться перед ней. Сам и без приказов.
Марфа говорила ему, чтобы он уменьшил свой страстный любовный пыл, а то, еще, убьется, ненароком в ее доме еще раньше, чем начнется его кровавая Олоферна смертная экзекуция.
Она говорила, что он вообще забыл тогда кто он есть, с того дурмана и перепоя. Наверно, даже свое настоящее имя. Так действовал отвар из Белены и корней Мандрагоры, выросшей возле самой АЭС. Это снадобье ей подарил сам Харон, ее хозяин и покровитель, который исчез с Зоны, оставив Марфу-Черную смерть здесь. И Марфа давно приготовила тот отвар, настояв состав и смешав с энергией в аномалии воронка Ночной звезды. Преобразовав в такой вот губительный для мужиков состав. Причем как ей тогда сказал Харон, что состав не действует совершенно на женщин, только на мужиков. Вот она и опробовать решила его на нем этом Рафаэле, главном придурке и ловеласе бабском Армейских складов.
Так вот, этот свободовский молодой придурок, как говорила Марфа-Черная смерть, даже свое имя забыл от того смешанного с вином коварного ее Иудейской кобры колдовского зелья. А увидев ее в том еврейском старинном наряде, вообще перестал, как человек соображать.
В нем сразу и полностью на ту всю ночь поселился тот библейский военачальник Олоферн. И Марфа стала для него только Иудифью. Раз и навсегда. И он хотел ее, хотел как полнейший дурак, безмозглый придурок и полнейший идиот.
Марфа смеялась как ненормальная, рассказывая этот момент той ночи. Говорила до чего мужики вообще идиоты все, когда женская пизда замаячит перед их торчащим хером. И вот один такой уже готов, чуть ли не на все и снимает с себя это все, перед ее черноглазым монолитовки опасным хищным восхищенным его сноровкой взором, прямо здесь же перед той постелью в спальне и перед ней Марфой-Черная смерть. В полумраке слабо зажженной керосиновой в углу на стене лампы и занавешенных черных, не пропускающих сет штор.
Если бы Фэна, только видела этого придурка, жаждущего получить то, что она Марфа-Черная смерть ему этой ночью обещала.
Марфа смеялась громко у костра, сказала Фэне, что, он, наверное, спешил за своей смертью и боялся опоздать или не догнать ее. Он так торопился, что чуть не упал, даже, на спальни деревянный из досок пол, запутавшись в узких своих нательных кольцон штанинах. Еле их снял, кое-как с каждой своей голой ноги, стягивая быстро с бедер, ляжек. А когда потащил дальше вниз через голени и стопы, чуть не устелился прямо перед своей будущей Иудифью, тот очумевший от ее красоты еврейки будущий полководец ассирийских войск Олоферн. Он их бросил на пол. Оголив перед ее женским восхищенным взором, свои голые длинные любвеобильного доброго молодца безволосые ноги. Голени, бедра и ляжки, стоя перед ней на полу спальни качаясь и еле на ногах. Босоногими ступнями на холодном деревянном дощатом полу. В одной тельной кольцонной из белого шелка как распашонке рубашке. Из-под широкого распахнутого подола, которой выглядывали туго натянутые на, те его голые бедра и ляжки ног под самый с круглым пупком живот тугим пояском на резинке его из белого шелка плавки. Очень узкие, с большими вырезами от самых его яиц и хера к верху тугого пояска. Да так, что туго обтягивали, те его бедра и ляжки, врезавшись сильно в ту их кожу. И в них комом выпирал его тот здоровенный мужской хер и под ним, его теперь наполненные до краев бурлящей спермой яйца.
Такое было ощущение, что вот, вот еще немного, и они порвутся от натяжки под его напором. Он, тот большой комок, буквально торчал в ее сторону, бесстыже, и нагло, желая женской благодетели, из-под самой той рубахи.
Потом, этот одуревший от ее особого пойла козлина, продолжила Марфа рассказывать, также торопясь, стал снимать свою ту из белого шелка, как и лежащие теперь перед ней на холодном деревянном полу спальни штаны рубаху, и он запутался в ней рубашке, как и в штанах. И причем, окончательно, не в силах выдернуть то свои руки, то кучерявую раскосмаченную черноволосую придурка чекнутого и помешанного на любви башку. И ей пришлось помогать

Темная сторона Европы

Инцест (племянница)

Исход крепостных рабов прекрасной княжны Ирины