Но она не возразила. Закрыв глаза, девушка медленно прошлась всей поверхностью языка от каблука до мыска.
Вернув ногу на место, я зашипел в её преданные, печальные глаза:
— И что, ты теперь этим грязным ртом надеешься мой член подержать? Да ты совсем дура! Там же у тебя теперь трава, песок, грязь и бактерии! И харчки чьи-нибудь! Быстро полощи слюнями! Быстро!
Она тут же засопела, собирая слюну, и забулькала ею.
— Покажи!
Сисястик послушно открыла рот. Слюны было так себе. Зато у меня оказалось заготовлено о-го-го! Я шумно собрал её всю и за два захода сплюнул девушке в открытый ротик.
— Вот теперь полощи!
Она шумно и долго забулькала. На удивление, глаза её выражали не брезгливость, но что-то вроде охуевшей благодарности.
— Глотай.
Она проглотила.
— Покажи!
Она послушно раззявила рот и высунула язык. Снизу колыхались божественные груди, исполосованные плетью.
— Вроде бы чисто, — сказал я. — Ладно, прощена. Можешь благодарить за зеркало.
И протянул руку для поцелуя.
Замерев на секунду, Сисястик трепетно приняла мою кисть и со стоном, как к святыне, приникла к ней губами, поелозила приятно, застыла, и вдруг посреди тёплого мокрого круга её губ ощутился остренький язычок, рисующий по коже узоры, как при французском поцелуе. Спустя долгие секунды, Сисястик отлепилась и покрыла каждый мой палец мелкими влажными поцелуйчиками.
— Ну вот, — поощрительно говорил я, гладя её горячую щёку, напрягшуюся в предчувствии пощёчины, и от того очень упругую и очень желанную, — можешь же. Всё-таки я великий педагог, раз даже такую тупую пизду, как ты, научил.
Тяжело дыша, Сисястик села на пятки и поникла головой ниже моего члена.
— Макияжем займись! — прикрикнул я. — Сколько тебя можно ждать?!!
И легонько пнул её в сиськи. Эх, жалко, ничего в ботинке нога не ощущает.
Сисястик склонилась над большим зеркалом и, оттопырив красивую попу, занялась извечным женским волшебством. Я же отошёл к шкафчику, исполняющему у меня обязанности бара, откупорил бутылку коньяку и налил себе бокал. Любуясь голой женщиной, что ниц рисовала себя для меня, я испытывал ни с чем не сравнимое блаженство. Нет в мире ни одного наслаждения, наполненного таким количеством недомолвок, скрытых смыслов, покорности и преданности. Потягивая коньяк, я наслаждался видом плавающих круглых ягодиц, колыхающегося, словно под водой, растрёпанного золотого хвоста, больших колышущихся грудей, нет-нет да и мелькавших нежностью из-за белоснежных бёдер. Я лицезрел сексуальный объект. Ни то чтоб не личность... Но личность придавленная под колено есть неотъемлемая приправа сексуального наслаждения. Жопа, сиськи, губы, вывороченная пизда, волосы, обводы тела... Всё это полу-кайф, если, ебя всё это, ты не ебёшь душу всего этого. В покорном мне сегодня теле душа была заперта, как в клетке (еби не хочу!), причём, не столько хилыми наручниками из секс-шопа, сколько моей волей и её собственным желанием. Ладно, давай признаемся сами себе — исключительно её собственным желанием.
Допив коньяк, рукой, свободной от стека, я взял со стола нож для бумаг и шагнул к своей сегодняшней кукле:
— Слушай, а нахера тебе трусики?
— Блядям не нужны трусики, — послушно сообщила кукла, не прекращая своего таинства над зеркалом.
Легонько, чтоб не опрокинуть, я пнул её под жопу:
— Это был риторический вопрос.
Присев, я одним взмахом рассёк тесёмочку, нарочно царапнув кожу. Сисястик вскрикнула, но ни на миг не прервала отточенное годами движение кисточки по ресницам. Сглатывая слюну при виде побежавшей крови, я потянул тесёмочку, высвобождая влажный комок шёлка из мокрой половой щёлки. Тёмные, будто рваные, губки благодарно качнулись. Член в штанах яростно выл, требуя поместить себя в эту тугую мокрую теплынь. Но я, в отличии от Сисястика, думал не половым органом. Я шлёпнул по пизде кожаночкой стека. Отлипая, она очень интимно чмокнула. Мне понравился этот звук, а так же то, как дрожат тряпошные губки, желая следующего прикосновения — чего угодно: стека ли, хуя ли, утюга ли; — и было в этом дрожании что-то древнее, времён губок и первичноротых, было что-то глубоко безмысленное, навроде колебания водорослей под водой, жаждущее исключительно размножения и абсолютно самостоятельное от электрической деятельности крупного органа под пляшущим золотым хвостом, что-то, древнейшей волей в миг подчинившее себе этот мифический у женщин орган. Я снова шлёпнул пизду стеком.
— Ух, как анус-то разработан! — сказал я, поскольку молчание затянулось, а затянувшееся молчание несёт в себе мысли, которые могут оказаться не в мою пользу. — Любишь в дупло долбиться?
— Люблю, — тут же согласилась Сисястик. — Редко, правда, получается. Но подолбиться в дупло — меня хлебом не корми.
Схватив её одной рукой сверху за жопку, и тем самым фиксировав, я больно шлёпнул по пизде:
— Да сколько можно?! Я же велел тебе не выражаться!!!
Ещё несколько раз ударив половые губки, я принялся хлестать Сисястика по бёдрам и тугим голеням, оставляя багровые следы. Сисястик вцепилась зубами в собственный скомканный пиджак.
— Не реви! Если мне опять ждать придётся...
Я начал стучать её стеком по пяткам. Сисястик повизгивала и поджимала розовые пальчики.
— Повтори, что сказала нормальными словами! — требовал я
— Я обожаю анальный секс! — закричала Сисястик на всю школу.
— Ты совсем охуела, что ли?!! — не отставал я. — Домохозяйкой себя возомнила, хуесоска подзаборная?! У тебя не бывает анального секса! Чем ты занимаешься?!
— В жопу ебусь!!!
В последний раз, для профилактики, шлёпнув её лопаточкой по пизде, я согласился:
— Опять убеждаюсь в своём преподавательском гении. Ладно, занимайся макияжем.
Пока она заканчивала, я выпил второй бокал коньяка, и мне в голову пришла ещё одна замечательная мысль:
— Раз ты так в жопу любишь, я тебя, пожалуй, порадую.
Взяв со стола плётку, я присел возле её аппетитной жопки и засунул рукоять в пизду. Поболтал там, с удовольствием слушая хлюпанье, потом извлёк наружу склизский кожаный атрибут с металлическим шариком на конце и, прицелив шарик в красноватое отверстие попки, в два движения ввинтил на всю рукоять. Снаружи остались болтаться кожаные ремни.
— Теперь ты — лошадка, — сообщил я. — Почему хвостиком не виляешь?
Она тут же закрутила жопкой, ремни закачались. Подняв их я несколько раз игриво шлепнул её ладошкой по сочной пиздёшке:
— Будешь готова, скажешь.
— Я готова, мой господин, — Сисястик повернула ко мне идеальное, словно фарфоровое лицо, ведь только фарфор может быть таким гладким, светящимся изнутри и одновременно естественным.
— Ну, тогда, поехали! — воскликнул я, тайком сглатывая слюнку.
Сначала я хотел оседлать Сисястика, но с сомнением посмотрел на её хрупкую спинку и намотал на кулак волосы.
— Ты больше похожа на пони. Поведу тебя по кругу.
Я потянул её за волосы, легонько шлёпая стеком по выписывающей восьмёрки (чтоб «хвостик» вилял) попочке.
— Почему так тихо идём? — периодически вскрикивал я и бил стеком сильнее. — Как лошадки ходят?
— Чок-цок-цок! — отчаянно отзывалась Сисястик.
— А как лошадки разговаривают?
— И-го-го!
— Громче, кобыла!
— И-ГО-ГО!!! — орала Сисястик.
Проведя её два круга, я вернулся к столу, с удовольствием оглядел её, голенькую, дрожащую от возбуждения.
— Чего стоишь? Особое приглашение надо? Место!
Она, болтая сиськами, уже ловко засеменила на коленях и замерла между моих ног, по-собачьи заглядывая в глаза. Я страстно разглядывал её лицо — гладкое, с подведёнными глазами, идеально наложенными тенями и румянами, малиновыми губками — одной вздёрнутой, другой полной, — мятыми после пережитого, но это лишь придавало губам чувственности. И, конечно, очарование лица подчёркивали качающиеся ниже большущие белые груди с замученными сосками посреди бескрайних розовых ореолов.
— Ну, давай, — сказал я, кивая на свой по-прежнему торчащий из ширинки член, правда теперь не гордо вздыбленный, а поникший, как сарделька. — Он весь твой.
Сисястик робко потянулась, коснулась члена пальчиками, пробежалась по нему ноготками, как по дудке, и, кажется, не поверила, что вот он, наконец-то, живой, тёплый, пульсирующий, в её, Сисястика, руках.
— Давай, милая, — подбодрил я девушку.
Растопырив пальцы и держа член между ладонями, она направила его себе в рот и, прикрыв глаза, потянулась полураскрытыми, влажными, свеженапомаженными темно-краснами губами. Член, набухая, потянулся губам навстречу. А у них, похоже, любовь!
С искренним томным стоном Сисястик втянула головку во влажную тёплую полутьму и заплясала там языком. Голова Сисястика в медленном кружащем ритме двигалась по стволу члена, ей следовали растопыренные наманикюренные пальчики. Сама она стонала, каждый раз, как заглатывала. Я с улыбкой гладил её волосы, щёки и думал: как, в сущности мало мы о себе знаем; вот, Сисястик: сегодня я либо чудом угадал её предпочтения, либо... открыл перед ней целую вселенную.
Благодарный ротику, мой член вытянулся на всю длину, и вдруг Сисястик заглотила его весь, уткнувшись носом мне в лобковые волоса, кончиком языка щекоча мои яйца и заливая их слюной, а головка моего члена тем временем скользнула ей в пищевод. Удивительно приятное ощущение — твой член ласкают два кольца: одно по стволу до основания, другое же головку от дырочки до шейки, — как будто у женщины внутри есть ещё один маленький рот, который тоже делает тебе минет.
Глухо застонав, я подарил Сисястику бонус:
— Можешь поласкать себя. Вытащи из жопы плётку и трахайся ею. Продолжай при этом сосать.
Сисястик послушно нырнула скованными руками вниз и яростно задвигала ими там. Откинувшись, я заглянул мимо мотающейся вокруг оси моего пениса девичьей головы, и стал любоваться, как одной рукой Сисястик втыкает в себя плётку, а второй бешено трёт клитор. Сама она стонала всё громче, слюни её текли мне на брюки, золотой хвост беспорядочно мотался, так и просясь в руку. Сопротивляться я не стал, схватил Сисястика за волосы и задал её голове приятный мне темп. Член поднялся окончательно, вырвался из пищевода и отказался сгибаться, дурак.

Как я устраивалась на работу в секс-шоп

Ирина Петровна — приключения в офисе

Сисястая шлюха