быстро-быстро пошлёпал сосок вверх-вниз. Отпустил правую грудь, взял в руку левую, не удержался и приник губами к нежной прохладной кожице ореола, втянул твёрдый сосочек в рот, прошелся по нему языком, чуть прикусил, облизал ореолу, с тихим стоном отпрянул и вновь поиграл с грудкой лопаточкой стека. Намоченный, сосочек отреагировал на изысканную ласку ещё более бурно. Почувствовав, что вот-вот кончу в штаны, я положил обе груди себе на сгиб руки, немного пошлёпал их, доверчиво расслабившиеся, стеком, поворошил, как шарики с желе, и отпустил. Поднялся, вернулся на своё место.
Сисястик осталась стоять на коленях, сблизив груди вытянутыми вниз руками, и с трепетной улыбкой ждала распоряжений.
— Займи своё место, — приказал я, указав между своих ног.
Сисястик послушно засеменила ко мне на коленочках, груди её мило раскачивались.
— Рассказывай про клуб.
— Что мой господин хочет услышать?
— Ты врала про день рожденья. Может, и был день рожденья, но вы пошли в клуб не отмечать, а мужиков снимать.
— Вы правы, господин. Мои подруги такие же шлюхи, как я. Мы пошли снимать мужиков.
— Сколько вас было?
— Трое.
Я несильно ударил её ладонью по щеке:
— Четверо или пятеро!
— Пятеро! Я забыла про Ленусика и Зою. Мы все очень непристойно оделись. Мой наряд вы видели. Сонечка, наша именинница, надела длинное плаье с разрезом по ноге до самой талии и огромным декольте — сиськи у неё намного больше моих, размера восьмого, но и сама она толще, правда с тонкой талией, «песочные часы», моему господину она бы понравилась. Кира надела блестящие шоритки, врезавшиеся в пиздёшку и оставлявшие голыми подягодичные складочки, и топик, который специально так обрезала, чтоб он не скрывал нижние полукружья грудей. Ленусик была в абсолютно прозрачном длинном, в пол, золотом платье, разумеется, без белья под ним. А Зоя вообще пришла голой, на ней подружка нарисовала голубой хитон — через одно плечо и, типа, короткая юбочка на полпопы, — и трусики. Но всем было видно, что она голая, и пиздёшка её вся навыворот. Мы напились пьяные и очень развратно вели себя на танцполе. Мы оглаживали свои тела, трясли сиськами и попками, жамкали и целовали друг друга, чтоб соблазнить мужчин. Зоя, она у нас гимнастка, постоянно вертикальный шпагат махала, чтоб пизду всем продемонстрировать. Сонечка глубоко наклонялась, и сиськи её наружу вываливались; она танцевала, будто не заметив этого, а потом начинала громко «Ой!» кричать, чтоб все, кто ещё не видел, непременно посмотрели, и засовывала сиськи обратно в декольте, а через две минуты вываливала их снова. Про Киру и говорить нечего — титечки её постоянно из-под топика выглядывали и прятались, выглядывали и прятались. Ленусик просто в луче прожектора танцевала — словно голая, только золотом облитая. А я наглаживала себя да другим девчонкам тело подставляла, чтоб тоже наглаживали. Ну и, конечно, об мужиков сиськами тёрлась, типа как случайно. В общем, сняли мы себе по два жеребца и помчались по домам...
Я схватил Сисястика снизу за лицо, выпятив ей и без того пухлые губы, и начал шлёпать по ним стеком:
— Опять врёшь! Зачем врёшь? Ты говорила, что до утра в клубе крутила! Значит, там и трахалась! В клубе трахалась? В клубе? Отвечай!
— Да, мой господин! Простите врунью! — шепелявила она сквозь вдавленные щёки и удары стека.
— Что «да», блядища?!
— В клубе трахалась! Прямо в клубе!
— Ебали тебя там, да?
— Всю выебали! Все дырочки!
Шлёпнув её напоследок по губам особенно смачно, я отстранился:
— Рассказывай.
Сисястик опустила глаза долу и собралась с мыслями.
— Мы танцевали, танцевали, парни к нам так и липли. Но как узнать, кто из них достоин наших тел? Сначала хотели «голенькое солнышко» организовать — ну, старая забава, девки становятся головами в круг, жопами наружу, и любой желающий может подойти и впердолить, — но нас секьюрити разогнали. Тогда Зойка придумала, чтоб мы стали «сортирными шлюхами». Мы пошли в мужской туалет, заголились там и стали оценивать члены мужчин, которые писали в писсуары. В кабинки тоже заглядывали. Смешно, но мужчины очень стеснялись, прятали свои хуишки, отворачивались и всячески нас избегали. Тогда мы стали предлагать подержать, пока они будут мочиться. Некоторые соглашались, но у них сразу вставал, и мочиться они не могли, а пузырь-то распирает — вот они нас и материли. Потом про нас слух прошёл, и в туалет повалили озабоченные подростки. Мы радостно на них накинулись, и зря — пыхтит над тобой такой, мелкочленный, ты его вообще в себе не ощущаешь, тебе бы бежать, нормального искать, ан нет, терпи, пока не кончит. В общем, мы быстро, члена через три-четыре, разочаровались. Только Сонечку ждать пришлось — её подростки толпой во все дыры ебали, она же грудастая. Тогда Ленусик, гений, придумала «турникет». Голые, мы рядком встали на четвереньки поперёк туалетного предбанника. Чтобы между нами пройти мужчины должны были член одной из нас в рот вставить, а чтобы выйти — в пизду или жопку, по выбору, иначе мы руки растопыривали и не пропускали. Таким образом, мы минут за сорок всех мужиков в клубе перепробовали и выбрали каждая себе по нраву. Навели красоту и пошли в зал. Разбрелись все, и начали выбранные нами мужики девок драть: Киру — на столике, трусики в сторону сдвинув, а грудки сами при фрикциях из-под топика выпрыгивали; Ленусика — раком за колонной, разорвав на жопе роскошное её прозрачное платье; Зойку — в клетке «гоу-гоу», благо, одежда на ней была только нарисована, да и та от пота почти смылась, а Сонечку так вообще — в скворечнике ди-джея, она из окошка сиськи вывалила и стонала, как лось в гон. Я же своего жеребца за стойкой бара обнаружила, он кокс колой запивал. Подкравшись, я замурлыкала, начала ему ширинку гладить и в глаза снизу заглядывать. Он морщился и меня отталкивал. Тогда я смахнула перед ним стаканы на пол, чем привлекла общее внимание, легла прямо на барную стойку, юбку закатала до поясницы и трусики в сторону сдвинула. Постанывать начала, и жопкой подмахивать, пиздёшкой прямо перед его лицом, чтоб пахло по-пикантнее. Жеребец же мой всё морщится, и носом крутит. Народ вокруг галдит, свистит на него, ему куда от позора деваться? Некуда. Вздохнул он, член, на колбасу похожий, извлёк, по вульве моей мясистой повозил, и задвинул чуть не в матку. Народ загалдел, засвистел приветственно, по плечам его хлопать стали. «Ва-ся! Ва-ся!» — кричат. Я — знай, стонаю, чуть сознание не теряя от хуя его огромного. Тут бармен возбудился. Подбежал и давай мне сиськи мять и целовать через блузку и лифчик. Вася мой мужиком оказался, отпихнул. Но бармен тоже упрямый был: схватил мои сиськи с боков, сдавил, чтоб вверх пёрли. Васе это понравилось: лифчик и платье прозрачные, я с выпяченными сиськами, считай, голая — ещё энергичней меня ебать стал. Я от благодарности и пожалела бармена: с дуру член его из штанов достала и сосать начала. Там было бы чего сосать-то! Сантиметров десять, и крайняя плоть на два сантиметра длиннее головки, как бахрома какая-то. А Вася обиделся. Снял меня с хуя, блядью обозвал и ушёл. Толпа захохотала, заулюлюкала, а бармен меня тут же оседлал, жопой голой по губам поелозил и стал мне сиськи ебать прямо через платье и лифчик. Чего там может быть приятного, по капрону голым хуем возить? Я сначала рвалась, рвалась, потом поняла, что пока не кончит, он меня не отпустит. Ну, анулингус ему полизала. Мигом спустил. Пошла я тогда своего жеребца искать. Он кальян курил. Я к нему: «мур-мур», глазками снизу, руку — на внутреннюю поверхность бедра, ноготком большого пальца яйца стала через брюки щекотать... А он мне: «Шлюха», — и пошёл, такой. Я за ним. В общем, бегал он от меня, бегал, потом в туалете в кабинке заперся. Я давай в ту кабинку скрестись. «Открой, — прошу, — пожалей дуру, отсосу так, что небо в алмазах увидишь». Мужики мимо ходят, глядят, как я на коленях перед туалетной кабинкой унижаюсь, пыхтят, себя, типа в шутку, предлагают. Я на них внимания не обращаю. Наконец он открыл дверцу. А я платье до пояса спустила, сиськи из лифчика вывалила, ручки молитвенно между ними сложила и стою на коленях, смотрю на него умоляюще. А он, такой, сидит на унитазе, ноги разведя, хуй-колбасу наружу свесив. Опять ты, говорит. Ладно, говорит, ползи-соси. Я послушно подползла к нему на четвереньках, сиськи чуть не до полу свесив, язычком член за головку подкинула, ловко губками поймала и втянула в себя. Сосала на славу, аж причмокивала. Член во рту раздулся, чуть губы мне не порвал. Вася зарычал зверем, подхватил меня и на хуй насадил. Уж он драл меня, мама моя! Во всех позициях, и в пизду и в жопу, по всему сортиру; мы чуть унитаз не сломали, и зеркало над раковинами почти своротили. А потом он наспускал мне в рот, молча хуй моими волосами обтёр и ушёл. А я осталась сидеть, голая, растрёпанная, чуть не плача. Малолетки какие-то не к месту пристали: отсоси да отсоси. Я их было послала, но они нож достали. Пришлось отсосать, тогда отпустили. А Васечка мой к тому времени уже ушёл. Да и вообще все почти ушли, утро уже было. Клуб полупустой, девок всем скопом какие-то гастробайтеры ебут прямо на танцполе... А у меня обида на всех мужиков в мире. Я плюнула и пошла домой. На улицу вышла — мама моя! На работу опаздываю. И побежала сразу в школу. А тут — вы, Павел Павлович. Она замолчала, скромно потупив глаза, длинные ресницы легли чуть не до середины щёк, или это подтёки туши так нарисовали?... Я был возбуждён неимоверно. Казалось, шевельнись я, теранись член о ширинку, и в штаны кончу, как пятиклассник. Но молчать больше было нельзя. Лизнув сухие губы, я прошептал:
— А ты ещё развратнее, чем я думал.
— Да, мой господин, — легко согласилась Сисястик, поднимая на меня влажные, плывущие похотью глазищи. — Я так люблю секс, вы себе даже не представляете.
Задержав дыхание, чтоб чуть схлынуло возбуждение, я решил, что пора поменять стимуляцию, и сказал:
— Ну так попроси.
— Чего? — удивилась она.
На тебе пощёчину!
— Чего-чего! Отсосать проси!
— Павел Павлович, разрешите вам отсосать!
На тебе ещё пощёчину!
— Так просят соль передать,

Готовые ответы

Как я устраивалась на работу в секс-шоп

Любви, все образы покорны