сложенными чашечками и стиснутые лямками бюстгальтера, они призывно смотрели прямо в зеркало крупными сосками, окруженными очень большими розовыми ореолами.
— Как тебя угораздило родиться с такими ореолами? — светски спросил я, чуть не захлёбываясь слюной, и легонько шлёпнул ее по соскам. — Это же отвратительно. Они же размером с кофейное блюдце. Фу, как вульгарно!
— Простите, ПалПалыч, — Сисястик потупила глазки. — Если позволите, я прикрою их ладошками, чтоб не портить вам вид на мои грудки...
— Я тебе прикрою! Это так вульгарно, что даже волнует. А если мне станет неприятно, я просто ещё раз тебя ударю. Теперь видишь, как должна выглядеть блядь?
— Вижу.
— Красиво?
— Да...
Я влепил ей подзатыльник:
— Нихера это не красиво! Это вульгарно! Пошло! И возбуждает низменные желания! Поняла?!
— Поняла!
— Расскажи, какая ты!
— Я пошлая, вульгарная, возбуждающая низменные желания.
— Молодец, — я сунул руку спереди ей между ног, немного потрепал половые губки, потом крепко ухватил за них и потянул. — А теперь ползи за мной. И неси это!
Я вложил ей в рот плётку. Так мы пошли к столу — я пятился на корточках, подтягивая Сисястика за собой за пизду, и она, на коленях, сжимая зубами плётку и преданно глядя мне в глаза. У стола я отпустил её, поднялся на ноги, взял наручники и сковал ей руки за спиной. Сисястик не сопротивлялась. Забрав изо рта плётку, я сел на краешек стола, широко разведя ноги, и велел:
— Ближе ползи.
Сисястик подползла.
— Еще ближе.
Сисястик подползла, настороженно глядя на мою ширинку, что оказалась в десятке сантиметров от её лица.
— Плечи расправь.
Она расправила, ещё больше выпятив груди. Теперь они касались моих бёдер и, двигая ногами, я мог сжимать и отпускать их.
— Ну, рассказывай про свои блядские дела.
— Что?... — она распахнула непонимающие глазищи, и я с наслаждением влепил ей пощёчину, швырнувшую ее на пятки.
— Выпрямись. Плечи расправь. Рассказывай.
Сисястик, всхлипывая и шмыгая носом, начала:
— Я проститутка и веду блядскую жизнь...
Чуть отодвинувшись, я больно сдавил коленями её буфера:
— Отставить пиздострадания! Рассказывай, как пацанам за оценки сиськи показывала!
Она вскинула на меня испуганные глаза:
— Но я не...
Рукой было не дотянуться, поэтому я схватил стек и, в последний миг сдержав руку, ударил её по щеке.
— Ты уже созналась! Подробности хочу!
— Да, ПалПалыч! — Сисястик ни то спряталась от стека, ни то поклонилась.
— Выпрямись!
Она выпрямилась и, глядя на меня полными слёз глазками, заговорила:
— Я показывала десятиклассникам грудь за оценки...
Я ударил ее стеком по другой щеке:
— Груди у приличных жён, а у блядей — сиськи! Привыкай к терминологии!
— Сиськи! — покорно согласилась Сисястик. — Я показывала ребятам за оценки свои большие сиськи. Только двоишникам, потому что люблю хулиганов. В первой четверти за четверки я разрешала им полапать сиськи через одежду, а за пятерку расстегивала блузку и показывала их в лифчике. Три минуты ребята могли смотреть на мои круглые белые сиськи. Они уже знают наизусть всё моё бельё, и белое, и черное, и красное. Оно все очень ажурное и прозрачное, так что соски просвечивают, и им это очень нравилось. Но больше всего мальчишки любили плотные лифчики, потому что они поднимают груди... Я ударил её стеком.
— Простите! Сиськи! Они поднимают сиськи и собирают их в кучу, а мои ореолы вы сами видели, они такие большие...
Я замахнулся.
— Безобразно большие, — поправилась Сисястик, — вулгарно большие! В плотных лифчиках-пушапах они почти до середины оказываются обнажёнными. Ребята просто слюнями истекали, глядя, на розовые полукружья моих ореолов. Во второй четверти мальчишки заскучали, успеваемость понизилась, и я подняла планку: за четвёрки я разрешила лапать меня в лифчике, а за пятерку раздевалась топлесс. Целых три минуты они могли смотреть, как я с голыми сиськами проверяю их тетрадки. От движений моих рук сиськи нежно колыхались, и мальчикам это очень нравилось. В этой четверти я еще подняла планку: за четверку я топлесс проверяю тетрадки, а за пятёрку разрешаю минуту мацать мои гру... Сиськи! Лапать и мять мои сиськи! Но ребята, смотрю, снова начинают скучать. Сначала им засчастливку было просто меня по бархатной коже дрожащими ручонками погладить, а теперь уже мнут изо всех сил и за соски дёргают.
Сисястик замолчала, скромно потупив глазки. В моих штанах бушевала революция. Я сам не заметил, как пододвинулся ближе и начал мять подставленные мне груди и теребить сосочки. Я судорожно дышал и постоянно облизывал губы. Поняв, что она закончила, я хрипло спросил:
— А что ты придумала для последней четверти?
Не поднимая глаз и алея щеками, словно от стыда, она произнесла:
— За четвёрку я разрешу им не только мять мне сиськи, но и целовать их. А за пятёрку... За пятерку я разрешу им дрочить, глядя на меня голую. Боюсь, правда, что привыкнут они к концу года. Тогда перед контрольными придётся стимульнуть их — начну себя демонстрировать, оглаживать, сиськами трясти, стонать при этом, пальчик посасывать... Придумаю что-нибудь. Я же — блядь.
Поняв, что стремительно теряю авторитет, лаская её грудь, я сильно сдавил через ткань соски, заставив девушку вскрикнуть от неожиданной острой боли:
— Ты не просто блядь! Ты распутная шалава и мокрощёлка!
— Да, ПалПалыч! Я — мокрощёлка! — вскрикнула Сисястик. — Я — распутная шалава!
Я снова хлестанул её по щеке — раз, другой, третий:
— Какой я тебе ПалПалыч?! Что за панибратство! А ну-ка, зови полным именем!
— Да, Павел Павлович! Простите меня, Павел Павлович!
Ещё раз больно крутнув Сисястику соски, я приказал:
— Дальше рассказывай. Как Пикачулину в сиськи дала.
— Дала, — покорно кивнула она. — Он за посмотреть учиться не соглашался. Пришлось стимулировать...
— Вон оно как! Но я слышал кое-что по-интереснее. Загордившись успеваемостью своих пацанов, ты с Шапошниковой поспорила, что и её Пикачулина учиться заставишь. И что он за одну четверть станет отличником.
— Это правда. И ведь сделала! Экспресс-метод: я ему сразу сиськи показала, погладила их, поулыбалась, слюнку на сосок пустила, а потом спрятала в лифчик и сказала, что если он за четверть пять получит, я ему их трахнуть позволю.
— И на что спорили?
— На штуку...
Я протянул руку, взял ее за пухлую нижнюю губу, ощутив пальцами приятное тепло и влажность внутренней поверхности, и потянул к себе. Перехватил за шикарный хвост, заломил голову, звонко шлёпнул по губам:
— Опять директору врёшь? Я слышал, что на мужика вы спорили.
— Так я и говорю, — зашептала она, таращась на меня задранной головой, — на штуку ее мужика мы спорили.
Еще раз дёрнув, я отпустил волосы. Сисястик сразу поднялась на коленях и развела плечи.
— Мы договорились, что он меня трахнет...
— Куда?
— Ну, это, — Сисястик почему-то смутилась, — в вульвочку.
— Что ты сказала?! — взревел я и бросился на неё, схватил снизу за лицо, вдавив пальцами щеки, и принялся хлестать ладонью куда придётся: по глазам, щекам, губам. — У кого это «вульвочка»? Ты что, свою грязную, оттраханную дыру «вульвочкой» называешь?! Ты что, жена благонравная?! Опять забыла кто ты?!
— Я — блядь, — завизжала Сисястик, зажмурившись. — У меня не вульвочка! Грязная, оттраханная дыра у меня! Муж Шапошниковой должен был меня в грязную дыру трахать!
Толчком в лицо я опрокинул девушку на спину, прыгнул сверху, усевшись жопой на ее огромные упругие груди, как на экзотическую подушку, и заёрзал, ловя ощущения, а сам тем временем, сунув пальцы ей во влажный теплый рот, катал голову подвывавшей Сисястика туда-сюда по полу — не больно, но обидно, — и орал, брызгая слюнями:
— Ты что себе позволяешь?! Как ты выражаешься?! В моем кабинете! При директоре! Ах ты, защеканка сисястая! Ах ты, хуесоска портовая! Не сметь такие слова при мне говорить! Ну?! Отвечай, куда он должен был тебя выебать?!
Отпустив ее рот, я занес руку для пощечины и ждал ответа.
— Я не знаю, — сотрясаясь в рыданиях стонала Сисястик, — я же дура! Что у блядей бывает?... Я не знаю.
Легонько шлёпнув красавицу по щеке, я поднялся, отряхнул брюки, занял своё место и сказал:
— Да просто пизда у вас. Хочешь нежно, пусть будет пиздёшка. Ползи к ноге.
Все еще всхлипывая, Сисястик поднялась на колени и, склонив голову, вновь вползла мне между ног, почти ткнувшись лбом в мою натянутую вздыбленным членом ширинку.
— Спину выпрямить, плечи расправить! Теперь рассказывай.
— Мы поспорили на её мужа, — шмыгая носом, с придыханием заговорила Сисястик. — Но она не согласилась, чтоб он меня ебал, — испуганно взглянула на меня и торопливо пояснила, — в пиздёшку. Только отсосать разрешила. На самом деле, так даже лучше. Я стеснительная блядь, у меня пизда сильно мясистая, я её стесняюсь. Так что сосать я больше люблю. Но Шапошниковой я об этом не сказала, начала торговаться. Вот и решили мы, что пока я сосать её мужу буду, она мне пизду вылижет.
— Ну и как? — с интересом спросил я.
— Не знаю еще, — Сисястик вдруг лукаво улыбнулась и кокетливо склонила голову на бок. — Я в воскресенье за выигрышем поеду. Пятерку-то Пикачулин только вчера получил.
— А чего это ты так на меня смотришь? — закипая, начал я. — Тебе кто вообще разрешал без спросу глаза на меня поднимать, блядища? На хуй мой смотри! Представляй, как он там, в штанах выглядит. Если заслужишь, покажу тебе его живьём.
Сисястик послушно перевела взгляд на мою шевелящуюся ширинку и заговорила, рассказывая как бы ей:
— В общем, я Пикачулина сиськами подразнила, и вчера, после уроков, пришлось выполнять обещание. Я запустила его в класс и двери заперла...
— Как ты могла-то? — лениво поинтересовался я. — Он же страшненький. Мелкий, щуплый, носатый, уши локаторами, сам рыжий, глаза раскосые, да и в прыщах весь.
— Да, Павел Павлович, противно конечно, но очень уж хотелось Шапошниковой доказать, что я педагог лучше, чем она. Да и мужу еёному отсосать — бонус очень аппетитный. Вот и терпела. Зашёл этот припиздыш, сопит, из-под чёлки сальной на меня зыркает то одним глазом, то другим. Я на стол

Как я устраивалась на работу в секс-шоп

Сисястая шлюха

С моим Господином