три позже. Наверное, перелет как-то повлиял?
— А сколько они будут продолжаться?
— Да дня три, четыре. А почему ты спраши... ? — вдруг оборвав на полуслове фразу, мама внимательно глянула на меня.
От неожиданности я замялся, не сообразив, что ответить даже, и только почувствовал, что краска заливает лицо.
— Ну, ты наглец. И не мечтай даже — мама отвернулась в другую сторону, всем своим видом демонстрируя, что разговор... и все остальное — закончено.
В аэропорту нас встречал тощий японец в очках с плакатом «Wilsоns». Я быстро направился к нему. Он услужливо схватил мой чемодан, и согнулся почти пополам в поклоне, как умеют только жители Востока. «Вы одни?» — на ломаном английском не успел произнести он, как за моей спиной появилась мама (первым делом после прибытия, она, конечно же, заскочила в туалет). Высокая, статная белая женщина видать произвела впечатление на нашего встречающего. Он только открыл рот, и смотрел снизу вверх, из своего преклоненного состояния, на мою маму, грациозно поправляющую непослушные волосы.
Абсолютно новая, неизведанная жизнь восточного мегаполиса проносилась за окном такси. Незнакомые рекламные плакаты, незнакомые автомобили, незнакомая архитектура, необычные, куда-то постоянно спешащие люди. Темп жизни японского города — вот то, что поражает в первую очередь. Я вдруг осознал, насколько размеренной и обычной была моя жизнь в Сан-Франциско.
Номер отеля — небольшой, под стать низкорослым японцам. Две узенькие кровати, разделенные тумбочкой, телевизор-видеодвойка, телефон, стол, плательный шкаф — вот, пожалуй, и все убранство комнаты. А вот ванная комната — это нечто. Плитка, с драконами и пагодами, душевая кабинка с прозрачными пластиковыми и дверями, и чудо японской техники — унитаз с подогревом. На правом подлокотнике находился пульт с множеством кнопок, как у пилота вертолета. Унитаз одновременно выполнял функцию и биде. Эдакий японский вариант два в одном (как видеодвойка). Сиденье подогревалось, играла музыка, распылялся освежитель, и еще черт знает что, предназначение чего я так и не понял.
Первый день, до самого вечера мы провели в компании нашего гида. Он знакомил нас с окрестностями, провел инструктаж, как пользоваться транспортом, где поменять деньги, и вообще рассказал много полезностей, необходимых для туриста. Отужинав традиционным японским суши в уютном ресторанчике со стриптиз шоу, к моему большому удовольствию, мы, вымученные полусуточным перелетом, но полные новых впечатлений, наконец, дотащились до наших постелей... и заснули мертвецким сном.
Разбудило яркое солнце, бившее прямо в глаза. Вчера мы не опустили жалюзи, не до того было — слишком устали. Бросил мельком взгляд на кровать, стоящую рядом. Мама, по всей видимости, еще спала, повернувшись ко мне спиной, и свернувшись калачиком. Вскочив на ноги, подбежал к окну, теша себя мыслью еще подремать, если закрою жалюзи,... но рука так и замерла посредине, на ручке управления шторками. Вид утреннего города завораживал. Не знаю, сколько простоял так, как из оцепенения вывел голос, раздавшийся позади.
— И долго мы будем еще так красоваться?
Я недоуменно обернулся. Мама не спала, просто лежала в кровати и, улыбаясь, кивком головы показывала на мой пах. Я невольно опустил глаза. Член выпирал из плавок, демонстрируя утренний стояк во всей красе.
— Ты когда последний раз этим занимался?
— Да с неделю назад.
— Ну, сорри, ничем помочь не могу. Природа есть — природа — засмеялось она, похлопывая себя по выпиравшему из-под простыни бедру. Беги в ванную, позаботься о себе, а я тем временем теть Тане перезвоню. И вправду, про теть Таню мы совсем забыли. Отцу позвонили еще вчера, прям из аэропорта, сообщить, что долетели нормально.
Я подал телефонный аппарат маме просто в постель, и с глубоким вздохом разочарования, поплелся в ванную комнату. Дрочить совсем не хотелось. Удовольствие от мастурбации сейчас и рядом не стояло с тем кайфом, который я испытал после нашего с мамой сеанса mutuаl wаnк. Душ, правда, взбодрил, разогнав окончательно остатки сна и дурных мыслей. Закончив все утренние процедуры — вышел из ванной, всеми помыслами уже в будущих туристических достопримечательностях. Все, что мы хотели бы с мамой посмотреть, уже давно было расписано на целую неделю. В дневное время (мы так договорились с мамой) мы следовали моему списку — это исторические места, музеи, театры, прогулки по городу, а вечер отдавали на мамино усмотрение. У нее был свой список. Его набросала мамина соwоrкеr, у которой родители жили в Японии. Мамин список был довольно своеобразен: всевозможные шоу для взрослых, стрип-бары, массажные салоны, и прочие «вкусности». Вот почему, ID всегда приходится носить с собой.
— Мам, а чего сегодня по плану? — радостно вопросил я, выходя из ванной, и вытирая мокрую голову полотенцем.
Мама не отзывалась. Она, молча, сидела на кровати, в той же позе, в которой я ее оставил, и пустым взглядом смотрела в окно.
— Мам, что случилось? Что-то с тетей Таней?
Мама повернулась медленно в мою сторону. В ее глазах блестели слезы.
— С теть Таней все хорошо.
— Может с папой что случилось?
— С кем, с кем, а вот с ним, точно ничего не случилось — и она обратно отвернулась к окну, не сдерживая уже слез.
— Это со мной случилось — закричала она вдруг в истерике — поверила подлецу: чуть-чуть внимания, букетик дешевых цветов, ресторан на берегу океана — я глупая, и развесила уши. Еще о новой жизни размечталась. Дура набитая.
Она резко обернулась ко мне, глаза ее горели и сыпали искрами, рот перекосило от гнева.
— Представляешь, не успели мы еще взлететь, как эта стерва уже была у нас в доме. П-Р-Е-Д-А-Т-Е-Л-Ь.Все — с ним покончено, нет у меня семьи с этой минуты. — Как нет семьи, а как же Я? — тихо промямлил, боясь взглянуть в ее глаза.
Казалось, она сейчас, как Кэрри из романа Стивена Кинга, прямо испепелит меня взглядом. Метнув в меня молнию, она, как будто очнувшись, вдруг обмякла вся, и в какой-то немой безнадеге и мольбе, протянула ко мне руки. Я бросился в ее объятия. Исступленно лобзая ее лицо, высушивая своими поцелуями остатки ее слез — гладил спутавшиеся волосы, целовал руки, глаза и шею. Мама отвечала тем же. Мы держали друг друга в объятиях, и целовались, целовались, целовались...
— Поклянись, что ты никогда меня не предашь, и не бросишь — оторвала она, наконец, мое лицо от своего, и словно заглядывая прямо вглубь души, смотрела на меня — прямо в мои глаза
О, как хорошо я знал этот взгляд. Я, точно так же, пристально, не мигая, старался смотреть на нее. Казалось, беззвездная чернота ее очей светлела, как небо после грозы, и мой взор проникал все глубже и глубже. Она, словно, впускала меня в самые темные закоулки своего внутреннего мира.
— Никогда, мам. Клянусь. Никогда.
Сегодняшний день мы провели в Киото — древней столице Японии. Бродили среди деревянных пагод, карликовых деревьев и валунов каменного сада. Мама постепенно оттаяла, ведь японский садик — это ее тайная страсть. Она всегда мечтала развести что-то подобное дома. К вечеру это была уже та мама, которую я знал несколько недель назад. Это снова была МОЯ МАМА. Насмешливый взгляд, многозначительная улыбочка, подтрунивание и насмешки при каждом удобном случае. А этих случаев я предоставлял вдоволь. Специально говорил какие-то несуразицы, задавал глупые вопросы. В общем, делал все, чтобы она забыла тот злополучный утренний звонок. Мы гуляли по улицам древнего города, держась за руки, как влюбленные. Я даже стал замечать на себе взгляды случайных прохожих. Они сначала с любопытством смотрели на нас, а потом просто улыбались. Мама в самолете что-то говорила о новых красках. Так вот — здесь и сейчас, в далеком Киото, мир и засиял для меня во всех красках и цветах радуги.
Все было необычно в этой Японии — все было прекрасно. Но, вот утро было настоящим мучением. Онанировать я отказывался принципиально, и это стало приносить уже проблемы. Тупая, острая боль внизу позвоночника, и сильная эрекция разбудила меня в то утро. Ворочаясь с боку на бок, пытаюсь найти место поудобней, чтобы заглушить внезапную вспышку боли. Взгляд случайно остановился на очертаниях маминого тела под тонкой простыней. Краешек простыни сполз, и оголил ее чудную попку. Что-то инородное, явно выпирало из клинышка промежности ее темных плавок, делая ее, эту промежность, неестественно припухлой. Ну да — я даже застонал от острой боли — критические дни. «Против природы не попрешь» — вспомнились мамины слова. Но рука уже, помимо моей воли, потянулась к вожделенному месту. Ведь вот оно совсем рядом — достаточно лишь протянуть руку. Теплые упругие ягодицы под моей ладонью вызывали знакомое покалывание в кончиках пальцев. Правда говорят: когда член стоит — мозг уже не соображает. Средний палец сам уже скользнул в горячую ложбинку меж ее белых полушарий. Припухший бутончик ануса податливо раскрылся, впуская мой обнаглевший палец. Вот уже целая фаланга утонула в коричневом запретном отверстии.
О-о-о-о-у — как там было горячо и плотно.
Мама, видать, тоже прочувствовала мое незваное вторжение в ее Таbоо рlасе. Она резко приподняла голову, привставая немного на руках, и спросонок, еще до конца не осознавая, что происходит, промямлила.
— Дэн? Чего тебе?
Я резко откинул простынь, демонстрируя весь свой наболевший стояк. Побагровевшая bulbоus hеаd покинула уже свое убежище крайней плоти, и требовала внимания.
— О, Господи. Так ведь день-два осталось. Ты не можешь подождать? — сквозь сон тихо простонала мама, явно не довольная, что ее разбудили.
— Не могу, мам. У меня все уже болит внизу спины.
Это возымело эффект. Мама сразу проснулась, и обеспокоенно посмотрела на меня. Не говоря ни слова, она уселась на постели, взбила подушку и прислонила ее к спинке кровати.
— Иди ко мне.
Меня дважды просить не надо. Через секунду я уже сидел рядом с мамой, прислонив свою «больную» спину, на заботливо приготовленную подушку. Не успел я даже устроиться поудобней, как...
— О-о-о-о — теплая влажная волна покрыла головку моего члена.
Мамина рука нежно теребила

Гроза, изменившая жизнь навсегда

Отец

Наедине с матерью