за мной. Не могу справиться с замком. Мне нужно уйти. Уйти, скрыться, или меня сейчас просто разорвет от скопившейся внутри горечи.
— Открой, — прошу, приказываю я.
Подходит, медленно... с кошачьей грацией. Горячие пальцы касаются моей левой щеки.
— Уходишь, Олененок, ну зачем же так? Останься, нам ведь обоим этого мало. Его «мало», сказанное протяжно и нараспев, проникает внутрь тела и начинает там вибрировать. — Я ещё тебя с удовольствием трахну.
— Нет... Ничего Игоречек, у тебя ведь много таких жадных, на всё готовых сучек, как я, ты сам говорил... Они добавят. А мне вполне достаточно...
Вполне достаточно — горечи. Глупо себя обманывать. Нет, мне мало. Мало простого траха с ним.
— И для того чтобы решить мои финансовые проблемы ТАК... поверь Игорь, не нужно было тащиться в Россию. Ты сам сказал, я ведь красивая баба...
Дверь поддалась.
— Оля, подожди!
Нет! Сейчас я ненавижу ждать! Стук каблуков вторит стуку моего сердца. Догони, обними, ну пожалуйста!
...
Ну что, посидим на дорожку, — стараясь быть весёлой, говорю я.
Однако Витька всё равно хмурый,
— Да ну тебя, зря уезжаешь. Уверен, скоро до него дойдет, что ты лучше сотни копий.
— Если дойдет, думаю, он сможет меня найти.
— Блин, а я так рассчитывал породниться с местным олигархом.
— Не надо, — протестующе поднимаю руки вверх, — Родители вот тоже хотели породниться — с немецким лордом. И что из этого получилось?
— Марта получилась.
— Из-за неё мне и нужно улетать, она ждёт меня. Моя дочка давно ждёт маму.
Мы замолчали, каждый думая о своём.
— И всё-таки Игорь придурок, — изрёк наконец Витька.
— Точно, — горькая усмешка кривит мои губы.
Правда от признания этого факта легче не стало... Я так надеялась, что он меня догонит тогда.
— Ну что ж, пора идти...
Витька подхватил чемоданы.
Как медленно, со скрипом, двигается древний лифт этого дома. В Германии таких не встретишь никогда. Это достижение отечественного лифтостроения и результат безалаберности пользования жильцов. Жалко прощаться с лифтом, жалко прощаться с этой обычной старенькой девятиэтажкой, с родным городом, с ним.
Ну вот и всё... Протискиваюсь в узком пространстве самолёта к своему креслу. Устало сажусь. Что теперь?... Я хотя бы попыталась... Вела себя, конечно, как дура. То кидалась ему чуть ли не в ноги, унижалась, потом строила из себя оскорбленную добродетель. Глупо, истерично, противоречиво, чисто по-женски... Будет что вспомнить... Нет, сейчас надо забыть и — прощай мать Россия, здравствуй отец Фатерлянд... только почему-то плакать хочется. Слёзы текут сами по себе... А тут ещё и запах этот... одеколон... где-то я его слышала, ощущала на чьём-то теле. Нет, не думать об этом! Видимо, родина по-хорошему прощаться не хочет и решила напоследок добить чем-нибудь. Забудешь тут... опять плачу... вот рёва-корова, как бы вслух не разреветься. Так неврастеничкой скоро стану. Нет! Не стану! Я смогу! Смирюсь, забуду, вытесню из головы восемь лет мучающие мысли о нём, научусь жить не любя... возможно, выйду замуж за еще одного немца, я ведь «красивая баба», точнее фрау. Да что же такое! Чёртов одеколон! Какой идиот так сильно надухарился?... Задохнуться можно. Прямо глаза режет от запаха. Всхлипнула громко. Ну вот... Сзади кто-то протянул руку с платком... Пальцы. Сердце забабахало, застучало в ушах барабанами. Пальцы... разве можно их забыть... и часы на руке знакомы до боли... ? Медленно оборачиваюсь...
Хочу выразить огромнейшую благодарность Филологической деве за помощь с пунктуацией и орфографией.

Следующий шаг к разврату

Вечер в маминой спальне

Дачный сезон.