с силой от себя, так что я больно стукнулась локтями об зеркало.
Конечно почудилось, это не желание, а злость.
— Не надо делать вид, что ничего не произошло.
— А что собственно произошло?
— Прекрати преследовать меня, это достало уже до чертиков, прекрати пялиться на меня неотрывно.
Ага, все-таки мои жаркие непрестанные взгляды даже через затылок достигали цели! Не такой уж он железобетонный.
— У тебя что, совсем не осталось гордости?
Разозлил, мгновенно вскипела.
— Гордость!? — вырывается с шипением из меня. Да, Игорь, у меня совсем нет этого чувства! Я все сделаю, слышишь, все, чтобы тебя вернуть, поскольку не хочу, чтобы моя глупая гордость и твоя глупая принципиальная упёртость помешали нам быть счастливыми. Натянуто, неестественно, расхохотался.
— Какое счастье, о чём ты?! Паровоз с нашим счастьем отправился прямиком в ад, ещё восемь лет назад, когда красавица Олечка неожиданно, вместо того чтобы принять моё предложение руки и сердца, вышла замуж за богатенького немца.
Ему больно, до сих пор — больно! Значит, есть чувства, значит, всё ещё может быть!
— Она всего лишь копия, Игорь, моя копия!
— Иногда копии, бывают намного лучше оригинала, во всяком случае свежей и в них нет гнили.
Горько. Правда всегда бьёт наотмашь.
— Ты-мне-не-нуж-на, — по слогам произносит он, — У меня таких, жадных, на всё готовых самок, вагон и маленькая тележка.
— Отстань, уйди, исчезни, — Ковалев продолжает забивать слова, как будто гвозди в мою голову.
«Финита ля комедия». Что тут ещё можно сказать...
В глазах защипало, запекло. Нет, я не буду плакать, нет! Всё-таки слезинка вырвалась из-под густо подведенных ресниц, потекла по щеке. Игорь задумчиво снимает ее кончиком пальца и растирает в руках. Зачем я нацепила этот тугой корсет, в нём просто невозможно дышать?
— Хорошо, черт с тобой, Игорь, я уйду, но напоследок...
Делаю резкое движение вперед, пытаясь приблизиться, вскидываю руки, пытаясь снова обнять. Нет. Ладонь Ковалёва упирается в грудь, предупреждая попытку к сближению. Даже от этого злого, совсем не любовного прикосновения жар простреливает всё тело. Его пальцы на моей коже словно раскаленное тавро. Губы сушит. Облизнула их, но ощущение жажды всё равно не прошло.
— Игорь, п-пожалуйста, всего один поцелуй.
Снова чувствую это, как восемь лет назад, тогда стоило нам очутиться рядом друг с другом, как все окружающее как будто бы стиралось, подергивалось дымкой, исчезало, уходило на второй план. Были только мы, искры между нами и наши эмоции. Мои гормоны до сих пор балдеют от него. Глаза Игоря изменились, в них больше нет злости, в них сейчас желание, тягучее, как мёд, горячее, как раскалённый металл.
— Пожалуйста, — тихо шепчу я, и хватка Ковалева, не дающая мне приблизиться, слабеет. Тотчас же, самым бессовестным образом, пользуюсь этим, обвиваю мужскую шею руками, припадаю губами к его губам. Прикосновения бьют током, протыкают иголками, жгутся, как медузы.
— Чёрт, — вырывается из его рта.
Впечатывает меня в стенку фойе, и опять я больно ударилась о зеркало локтями, а он... обжигает и обжигает своими губами. Страсть между нами осталась неизменной. Игорь оттесняет меня вглубь коридора, туда, где нас никто не увидит. Теперь можно дать себе волю. Можно запустить ему пальцы в волосы, прижаться к мужскому телу близко-близко, потереться низом живота о бугор в его брюках.
— Сука, какая же ты ссс-сука...
Мужские руки требовательно скользят по телу, наминают через тонкую кожу брюк мою попку, пытаются пробраться к груди под жестко затянутым корсетом.
— Нет, не здесь... — шепчу я.
— Не здесь, — соглашается Ковалев, и тащит меня дальше по коридору, туда, где туалетные комнаты. Пальцы нащупали сосок, сдавили. Между ног прострелило током. Всегда поражалась этой связи между женской грудью и женским возбуждением. Заталкивает меня за дверь, закрывает замок. Я вся дрожу, вся теку, хочу. Теперь, когда дверь закрыта изнутри, его поведение стало еще более решительным. Прижал к стене, мужские сильные руки быстро расстёгивают молнию на моих брюках, протискиваясь внутрь.
— Вот же сучка, трусы специально не надела.
Нет не специально, точнее, я не планировала такого развития событий. Просто хотела почувствовать себя более чувственной и раскованной. Чтобы волны моей сексуальности прошибали его, не смотрящего в мою сторону, даже через несколько столиков. Пальцы требовательно скользят дальше, касаются клитора. Словно попала в какое-то другое измерение, которое врывается внутрь пронзающими всё тело горячими нитями, отсвечивает в глазах тысячью бликами. Весь мир, вся я, сейчас сосредоточены на кончиках его пальцев, ласкающих влажные лепестки между моих ног. Какие возвышенные сравнения приходят в голову. Дура! Вернись на землю! Каким-то краешком сознания понимаю — я в мужском туалете, со спущенными штанами, а Ковалёв надрачивает мой клитор, шепча на ушко пошлости. Пальцы грубо входят во влагалище, доставляя одновременно боль и удовольствие.
— Ты этого хотела, таскаясь за мной, этого?! — и ещё глубже, сильнее внутрь.
Кто-то жалобно всхлипывает. Вторая рука больно сдавливает сосок груди.
— Ты этого хотела, постоянно пялясь на меня?! Этого?!
Вдруг Игорь резко разворачивает моё тело спиной к себе и сильно шлёпает по попе. Вскрикиваю. Ещё один удар, ещё один вскрик. Расстёгивает молнию на брюках. Собирается поиметь меня в туалете, как дешёвую давалку? Сознание очнулось, а тело все ещё во власти желания, ноги подкашиваются и я, стремясь освободиться от его крепких рук, падаю, больно ударившись коленками о керамогранит пола. Глянцевые квадратики плитки бесстрастно отражают пошлую картинку — я на коленях, со спущенными брюками и освобожденной из-под корсета грудью. Шлюха.
Подскакиваю с пола, на ходу натягивая брюки.
— Ты куда, Оля? Нет!
Он опять дотрагивается до меня, пытаясь удержать. Теперь от его прикосновений больно.
— Я просила только поцелуй, Игорь. А если ты хочешь большего... То давай попробуем всё забыть и начать сначала...
Дрожащими пальцами пытаюсь натянуть корсет на грудь. Игорь смеётся. Неискренне, натянуто.
— Я ничего не собираюсь пробовать. Мне это не нужно. Я, конечно, не прочь трахнуться с тобой, ты красивая баба. Но и только.
Во рту вкус полыни. Горько-горько. В бессилии хочется то ли разреветься, то ли ударить его со всей силы коленкой по яйцам. Не делаю ни того, ни другого. Плотно застегиваю курточку на груди, открываю дверь и молча выхожу. Что я могу сказать? Вкус полыни во рту вызывает тошноту. От влаги, выступившей на глазах, окружающие предметы расплываются. Натыкаюсь (Дмитриева Марина специально для S ехytаlеs. оrg) на кого-то в коридоре, бормоча извинения, иду дальше.
— Обкуренная совсем, — несется вдогонку.
Не слушаю, не останавливаюсь. В зал возвращаться нет сил. Быстрее из этого дурацкого заведения, туда, где воздух. Хорошо, что захватила с собой сумочку и телефон соответственно.
— Вить, я на улице. Поехали домой.
...
Дома, в своей бывшей комнате, открыла толстую общую коричневую тетрадь. Дневник, который я когда-то вела и зачитала до дыр там, в Германии, пытаясь снова окунуться в ощущения влюбленности и страсти, испытываемые мной когда-то с Игорем. Не могла себе отказать в этом мазохистическом удовольствии. Провожу подушечками пальцев по строчкам и буквам. Они как будто имеют не только смысл, но и форму, структуру. Бархатистую, теплую, приятную на ощупь.
«Сегодня самый счастливый день в моей жизни — Игорь признался мне в любви. Мы поехали с ним купаться на речку. Жара, кругом толпа народа, но я вижу только его, и даже вода не может погасить импульсы, идущие от его тела к моему... Потом мы, взявшись за руки, гуляли по окрестностям. Какой он бывает разный, мой Игорек: ласковый, шаловливый, искрящийся смехом, напористый, страстный, иногда даже грубый. Ах, как он прижал меня к тому дереву. Я почувствовала внутри живота словно удар, жаркий удар, несущий возбуждение, а не боль. Мы долго смотрели друг другу в глаза, и кажется, от одного только взгляда я испытала оргазм. Да, это намного лучше! Это намного больше, чем физическая разрядка. Это самое прекрасное, что я чувствовала в своей жизни. Словно наши души занимались любовью. А потом... пошёл дождь, не позволив к душам присоединиться телам. И мы, сняв обувь, бежали босиком по скользкой траве к его старенькому жигулёнку, счастливо хохоча во всё горло. Вот там, в машине, снимая губами дождевые капли с моего лица, Игорь и сказал: «Олененок, я тебя очень сильно люблю». Олененок, Олененок,Олененок... в ушах до сих пор стоит звук этого милого прозвища. Слезы побежали по щекам, заползая в уголки губ. Да, я понимаю, тех чувств и эмоций не будет больше между нами. Мы изменились, стали более опытными, возможно мудрыми, а скорее всего — циничными. Но всё же, теперь ведь может быть по-другому. И кто сказал, что это другое, будет хуже? Три дня я выжидала, надеясь, что Ковалев придёт. Но по мере того как проходили дни, часы, отчаяние постепенно заползло противным холодком в душу. Надо смириться с мыслью, что всё закончилось, что мне не удастся войти дважды в одну и ту же воду. Нет, не могу, не хочу... не сдамся так просто. Если есть страсть, всё остальное тоже можно вернуть!
Сама не знаю, как очутилась около его дома. Благодаря проныре Витьке, я знала номер квартиры. 55-я, на 7 этаже. Сколько счастливых чисел в одном наборе. Он дома, об этом мне сказала не только его машина, стоявшая на парковке, но и застучавшее, как сумасшедшее, сердце в груди. Перед видеодомофоном замерла на минуту, пытаясь справиться с волнением. Набираю подрагивающими пальцами номер. Раздался щелчок, наверное, домофон включился, наверное, он меня видит, наверное, мне нужно что-то сказать. Только вот язык онемел. Стою и смотрю в чёрный квадрат видеодомофона, нервно покусывая губы. Молчание давит на тело, как нечто осязаемо, тяжёлое, тёмное. В желании вдохнуть хоть немножко воздуха, грудь бурно вздымается.
— Что ты хотела? — какой спокойный, даже равнодушный голос.
— Игорь... — запнулась, — Давай поговорим.
— Я все тебе сказал, мне

Вечер в маминой спальне

Любительница мужских яичек

Нынешний сон