как была у нас, она ведь не каждому дана и не часто бывает в жизни. И сейчас ты меня так целовал... может, всё ещё можно...
— Пошла вон!
Вздрогнула, как от пощечины, а Ковалев даже не повернулся. Хотя, это и есть пощечина, пощечина моим надеждам и чувствам. Нет, я не сдамся так просто!
— Игорь, в тебе сейчас говорит злость и обида, просто поду...
— Тебя вытолкать взашей?!!
Его спина злит, его непреклонность злит.
— Игорь, я совершила ошибку. Но кто не совершает ошибок?..
— Ошибка и предательство — разные вещи.
Какой спокойный, безапелляционный голос. Мурашки по коже.
— За свое предательство я вполне поплатилась. А ты тоже мог бы что-нибудь сделать, чтобы меня вернуть.
Обернулся.
— Узнаю красавицу Олечку, всегда выгораживаешь себя, перекладывая ответственность на других!
Видимо задела, показное спокойствие ушло из голоса.
— Я виновата Игорь... очень, но...
— Пошла вон, я больше с тобой не намерен ничего обсуждать!!
Ковалев снова отвернулся, предоставив мне возможность любоваться его мужественной спиной.
— Ты невозможен Игорь, вместо того чтобы поговорить, как взрослые люди!... Ты...
— Охрана. Выведите, пожалуйста, Эльвиру Николаеву, — сколько сарказма в голосе, — из моего кабинета. И впредь никогда, ни под каким предлогом, прошу её не впускать.
— Ты... — зашипела я змеей, — черт с тобой, не хочешь слушать, не надо.
Схватила какую-то папку со стола и грохнула ею об пол.
— Сама уйду! Извини, что побеспокоила!
Дверью хлопнула так, что секретарша подскочила с кресла, и, не скрывая изумления, уставилась на меня. И чего так таращится? С остервенением жму на кнопку вызова лифта. Створки открылись, из кабинки выскочили два бравых молодчика. На лицах охранников тоже изумление и даже некоторая растерянность. Один берёт меня легонько за предплечье. Выдёргиваю руку. Как унизительно! Ковалёв хочет выкинуть меня, как нашкодившего котёнка.
— Я сама уйду, не прикасайтесь ко мне!
Однако они проходят вместе со мной в лифт, видимо думают, что я могу наделать глупостей и разгромить что-нибудь в такой солидной компании. Не зря думают, руки прямо-таки чешутся от желания устроить погром. Взглянула в зеркальную стенку лифта. О, бог ты мой! Теперь понятно изумление сотрудников. Всклокоченные волосы, размазанная помада на губах и перекошенное платье, в вырезе которого видна полоска кружева бюстгальтера. На шее явственно проступили красные пятна, подозрительно напоминающие следы от интенсивных поцелуев. Щеки запылали. Стыдно. Не обращая внимание на парней, привожу себя в порядок. Первый этаж. Иду по холлу, так, словно мне в позвоночник воткнули штырь, с высоко поднятой головой. Он меня все равно не видит, к чему вся эта поза? Но сейчас почему-то кажется очень важным и нужным пройтись, как королева, не позволив слезам вырваться из глаз.
Только зайдя за угол соседнего (Дмитриева Маринамужик, мечта каждой женщины: красивый, умный, богатый, деловой, уверенный в себе. Два других раза... была чисто мужская компания — друзья. Одного из них я узнала, как не узнать. Сережа — дружок Игоря еще со школьных лет. Он улыбнулся мне вполне ласково, но подойти не решился или не счёл нужным. Сережа хотя бы улыбнулся, Игорь даже не смотрел в мою сторону. Точнее, глянул как-то, в самый первый вечер, опалив презрением и недовольством. И больше никогда его голова не поворачивалась в мою сторону. А я сидела и смотрела, не в силах оторвать глаз. Глядела практически непрерывно, любуясь каждым его движением, поворотом головы, разворотом плеч. Сидящие с ним за столом люди начинали обращать внимание на мой ничем не прикрытый интерес к его особе и что-то говорить Игорю по этому поводу. Но даже тогда он не оборачивался. Твердолобый, упёртый... Такой же, как я... сколько раз мы с ним ссорились в прошлом. Ссорились вдрызг, так, что я, бывало, не выдерживала и набрасывалась на Ковалева с кулаками, а он заламывал мне руки за спину и долго-долго целовал. Целовал до тех пор, пока я не забывала и предмет спора и кто, по моему мнению, был прав, а кто виноват. Это было в прошлом. Тогда можно было быть вспыльчивой, тогда я была любима, а не предала его чувства, погнавшись за красивой жизнью... Нда... Теперь вот сижу смиренно в ожидании, когда же он обратит на меня внимание. Хотя смирения во мне, пожалуй, мало. Во всей позе, в прожигающем его затылок взгляде, вызов... Сегодня я оделась особенно эффектно и броско. Кожаные брюки плотно облегают бедра и ноги, сверху красный корсет и коротенькая кожаная курточка-болеро. Волосы подняла в высокий конский хвост и выпустила челку, густо подвела стрелки на глазах. Витька, увидев меня во всеоружии, дурачась, присвистнул.
— Ольк, и чего меня угораздило братом твоим родиться.
Игорь пришёл с девушкой. Красивая, и очень похожа на меня. Те же тёмные прямые волосы, большие миндалевидные глаза, немного треугольное личико. Может только нос чуточку длинноват. И фигура похожа: длинные ноги, тонкая талия, большая грудь. Правда, девочка рослая, даже Игоря чуть выше, а в нем почти метр восемьдесят пять. Хотя, если ей снять десятисантиметровые каблуки... А еще она моложе, явно моложе нас с Игорем. Ей лет двадцать, не больше... Странно, во мне нет бурной ревности, как бывало в прошлом, хоть тогда особо поводов и не давали. Сейчас мне скорее грустно.
— Вить, она красивее меня, — не то вопрос, не то утверждение.
— Ей далеко до тебя, сестренка.
— Ты так говоришь потому что мой брат.
— Неа, не только, в тебе есть что-то такое, томность какая-то.
Фыркнула.
— «Томность». Скажешь тоже. Где ты выцепил эту фразочку?
Витька улыбается во весь рот. Хорош гад, бедные девки.
— Так и есть «томность», ну или как еще говорят — шарм. А ещё эта грустинка в глазах.
Опять фыркнула.
— А она, да молода, да смазлива, я бы с ней с удовольствием покувыркался в постели. Но сдается мне, глупа, как пробка. В общем, только для кувыркания.
— С чего ты так решил? Молодость и глупость не одно и тоже.
— Мне видно лицо Игоря и как он кривится, когда девица открывает рот. Оль, она только копия, а копия никогда не сравнится с оригиналом.
— Просто ему нравится определенный тип женщин, — зачем-то возражаю я.
Не знаю где и что там видел Витька. Игорь сидел, как всегда, спиной ко мне, поэтому выражение его лица было скрыто, но то, как он держал эту девицу за руку, поглаживал, целовал пальчики, в этом сквозила ласка и мужская заинтересованность. Уж мне ли не знать.
— Он делает это нарочно, чтобы позлить тебя, — успокоил меня брат.
Слова Витьки немного, но приободрили. В благодарность я даже заказала ему весьма неплохой коньячок к ужину. Сама же сосредоточилась на «сверлении» такого желанного затылка. Не отрываясь, смотрю на Ковалева, пытаясь проникнуть в его мысли, сказать на каком-то телепатическом уровне: ну же, Игорь, посмотри на меня! Посмотри, посмотри, посмотри! Ну пожалуйста! Ему всё равно, даже не заерзал на стуле. А ведь кажется, что я должна уже прожечь в нем дырищу своим взглядом. Девушка же заметила мое пристальное внимание к их столику, занервничала, начала шептать Игорю на ушко. ОН опять-таки не повернулся, но, видимо, сказал что-то успокоительное и снова поцеловал ей пальчики.
Бог ты мой! Почему я не смотрела ниже? Нога девицы бесстыдно трется о его ноги. Они любовники, конечно, между ними страсть и, возможно, чувства. А я наивная, думала, если Ковалёв поцеловал меня так... гм скажем... пламенно, в кабинете, то он постоянно вспоминает этот эпизод и наше с ним не менее яркое прошлое... Вот она ревность, разрушительной стихией прошлась по всему организму. Пальцы сжали тонкую ножку фужера с водой. Как хочется запустить им в Игореву русоволосую голову. В прошлой жизни я, скорее всего, так и сделала бы. Но теперь у меня нет такого права! Я сама себе все разрушила, предала, растоптала свою любовь, разорвала ее в клочья. И должна радоваться за Ковалева, что он нашёл свое счастье... Нет, не могу, слишком плохая, слишком эгоистичная! Горечь затопила всё внутри, она разъедает меня, даже мышцы, даже кости. Наверное, поэтому руку, державшую тонкую ножку хрустального бокала словно свело судорогой. Один вдох, второй, я умею дышать, умею!
— Олька, ты чего такая бледная?
— Вить, они любовники...
— Ну и что? Думала, он евнухом все восемь лет прожил, да кучу баб перетрахал, но это ничего не означает.
Рука Игоря ложится на коленку девушке. Поглаживает, сжимает. Не могу это видеть! Мне надо выйти, уйти, успокоиться. Вспомнить наконец-то, как нужно правильно дышать! Вскакиваю со стула, получилось слегка громко. Точнее, очень громко, из-за моих неловких движений столовые приборы посыпались на пол, а стул с грохотом опрокинулся. Игорь конечно не повернулся, даже не вздрогнул, а вот его спутница, с ухмылкой посмотрела на меня и опять начала что-то шептать в его ушко. Сучка драная! К столику подбегает официант. Как всё неловко, как все по-дурацки.
— Вить, я припудрю... губки, — из-за волнения перепутала всё на свете.
Витька ржёт. А мне не до смеха. Потому что рука Игоря все также поглаживает коленку этой дылды. А ну их всех!
Выбегаю на площадку около ресторана. Жадно вдыхаю воздух. Курящие мужчины обращают на меня внимание. О чем-то говорят между собой, глазея. Знаю, я красива, даже очень, с налетом некоего заграничного лоска, который невольно обращает на себя внимание. Только бы не вздумали идти знакомиться. Мне это совершенно не нужно сейчас. Предупреждая намерения одного, довольно симпатичного парня, разворачиваюсь и возвращаюсь в ресторан.
Игорь стоит в холле. Руки в карманах. Сосредоточенный, немного хмурый взгляд. Опять залюбовалась им: русые густые волосы, серые лучистые глаза, тяжелый волевой подбородок. Он и в 26 лет был красавчиком, а сейчас в 34 повзрослевший, лощёный, матерый... от его великолепия всё внутри сжимается.
— Игорь, меня ждешь?! — пропела я и, собрав всю смелость, на какую способна, подошла к нему, безбожно виляя бедрами обтянутыми чёрной кожей брюк. Я наглая, еще какая наглая, руки закинула ему на плечи. Надеюсь мне не почудился блеск похоти в его глазах. Нет, Ковалев отталкивает

ДТП летним деньком

Страсть и смерть

Дачный сезон.