а я с теть Таней, соответственно, разместились в двухвесельной лодке друг напротив друга. Сначала плыли рядом, почти бок о бок, но ближе к середине озера, пути наши начали расходиться. Уже метров сорок хороших разделяло нас, как теть Таня произнесла.
— Ты не против, если я позагораю немного?
— Да, нет, конечно. На здоровье.
Она сняла футболку, бросив ее на сиденье позади себя, и осталась только в шортах и бюстгальтере. Вытянув вперед ноги, и подмостив под голову футболку, она откинулась назад, и закрыла глаза.
Я час от часу посматривал в сторону катамарана. Мама уже была также без футболки — принимала солнечные ванны. Мишка рассказывал ей чего-то смешного, время от времени, нагибаясь поближе, и шепча ей прямо в ухо. Мама заходилась от хохота, а Мишаня периодически обнимал ее за плечи. Больше ничего не удавалось рассмотреть из-за приличного расстояния, но червячок ревности уже проснулся внутри меня. Вот, паршивец, он время зря не терял. Я переводил взгляд на теть Таню — та без движения, полулежа, сидела передо мной с закрытыми глазами. И вдруг, ни с того, ни с сего, она расхохоталась. Я быстренько окинул себя взором — вроде бы причины для смеха нет: зипер застегнут, член не выпирает — все нормально.
Как будто отвечая на мое беспокойство, она заговорила.
— Да вот, вообразила лицо молоденькой продавщицы, когда вы с мамой белье выбирали.
Я невольно улыбнулся, вспоминая тот момент.
— Я только боялся, чтобы она своей жвачкой не подавилась, а то еще Еmеrgеnсy (неотложка) пришлось бы вызывать.
Мы дружно захохотали.
— А, что, понравилось тебе женские трусики выбирать? — промолвила вдруг теть Таня, вытирая слезы от смеха.
Я, как-то, сразу стушевался, не ожидая подобного вопроса.
— Да, прикольно было.
— Мой Мишка, наверное, на такое сроду не решился бы.
Я лишь неопределенно пожал плечами, не в восторге от странной темы разговора.
— Мама говорила — ты большой фанат ее белья.
Я тут вообще потерялся. Ну, что за разговоры такие?
— Смотрите, краснеет он. Не забывай, мы ведь с мамой сестры — и ничего не скрываем друг от друга с самого детства.
Я не знал, куда деть глаза, и еще интенсивнее заработал веслами.
— А я была бы счастлива, если бы мой Мишка таскал мое белье из корзины — вдруг серьезно произнесла теть Таня, и пристально посмотрела в мои глаза.
Та же черная бездна, в которую начало засасывать. Я встряхнул головой, отгоняя наваждение. И в эту секунду я понял — она знает ВСЕ.
— Вообще то, мама считает это — извращением.
— Извращением? — буквально выкрикнула теть Таня, и резко наклонилась ко мне, почти касаясь своими губами моей щеки.
— Да это ее В-О-З-Б-У-Ж-Д-А-Е-Т — прошептала она в самое мое ухо.
Она резко откинулась назад и заразительно засмеялась. Упокоившись, посмотрела в направлении катамарана и, не поворачивая головы, тихо произнесла.
— А не мог бы ты объяснить моему Мишке... ну... все прелести... ну... женского белья. Особенно — трусиков и... их запаха — на последнем слове она сделала многозначительное ударение.
Ком застрял в горле, во рту пересохло — я не мог произнести не слова, и просто кивнул (сам не знаю почему).
— Вот и чудненько. Вот и договорились, а за мной не заржавеет — ободрилась Мишкина мама, считая, что сделка заключена.
Я отвел глаза, стараясь скрыть волнение, и разобрать, что же там происходит на катамаране. К сожаленью, они были к нам спиной, Мишаня вполоборота, и агрессивно что-то жестикулировал.
— Хочешь посмотреть? — вывел меня из оцепенения голос Мишкиной матери.
Я автоматически кивнул головой. Конечно, хочу посмотреть — чем там они на катамаране занимаются.
В следующее мгновение теть Таня легонько пнула меня ногой, и я повернул голову к ней. Оглянувшись по сторонам, будто убеждаясь, что вокруг никого нет, она левой рукой взялась за короткую штанину шорт — и медленно оттянула ее в сторону. Правую ногу, согнув в колене, отвела в противоположном направлении. Под шортами НИЧЕГО не было.
Мои руки задрожали и потеряли координацию — лодка резко тормознула.
Две лоснящиеся сладки кожи, без единого волоска были чуть приоткрыты, демонстрируя розовую, влажную плоть влагалища. Внутренние губки, в отличие от маминых, как два вареника, нагло выпирали вперед, между большими губами, а вот клитора не просматривалось вообще. Вот маме бы теть Танины выпирающие губки, а той — мамин клитор — было бы два идеальных женских половых органа. Хотя, и без этих вкусностей, все увиденное, спровоцировало нарастающий стояк.
— Весла не утопи, а то нырять сейчас вдвоем будем — вывел меня из оцепенения голос теть Тани.
— Греби уже к берегу — добавила она, отпуская штанину, и сжимая плотно ноги.
— Так, значит, мы договорились?
Теперь уж я, с сознанием дела, кивал утвердительно головой. Правда, не знаю, как буду решать этот вопрос с Мишаней, но что-нибудь придумаю. Ведь я сын своей мамы. Ну, вы знаете,... было у отца две дочери.
Катамаран за нами подруливал к берегу. Мишка пыхтел, толкая его по траве, стараясь не смотреть в мою сторону.
Дальше, до вечера, ничего особенного не происходило. Стандартный вчерашний набор: купание, фрисби, поглощение пищи. Вот только, на этот раз мы с мамой не пили — наша очередь была рулить Мишкиным «Фордом». Конечно же, несколько раз удалось позажимать пьяненькую теть Таню в воде, даже потискать ее за сиськи, но, в общем — ничего особенного. Правда, и Мишка времени зря не терял.
Ближе к вечеру — начали собираться в обратный путь. Больше всего времени отняло сокрытие всех следов нашего пребывания.Лодку и катамаран затащили обратно в сарай, заменили постели, даже весь мусор забрали с собой. Засветло нужно было выбраться из леса. В лесу сумерек почти нет — сразу темень. Последнее, что сделали, так это переоделись в сухое, упаковав все мокрое белье в пакет. Шорты и футболки натянули прямь на голое тело. И мамы поступили так же. Сей факт не мог не порадовать меня с Мишкой. На автостраду выезжали уже при свете фар, в кромешной темноте.
Скорость под семьдесят миль в час, пустынная трасса, Музычка 70-х по радиоприемнику. Что еще надо для хорошего завершения дня? Мамины голые ноги, покрасневшие порядочно за выходные, грудь, выпирающая через тонкую ткань футболки, и мысль о том, что под шортами у нее, как и у меня, ничего нет, приятно грела душу. Из заднего сиденья периодически доносились звуки поцелуев. Мама лишь посматривала в мою сторону и улыбалась. Ну и что здесь такого? Нравится людям — пусть целуются.
К полуночи мы только добрались до нашего дома. Света уже нигде в комнатах не было. Распрощавшись с Мишкой и теть Таней, на цыпочках прокрались в дом.
— Ш-ш-ш. Не шуми. Отец, наверное, уже спит. Оставь вещи в гостиной — завтра разберем, только мокрое белье нужно развесить. До утра оно задохнется в пакете.
Достав пакет с бельем, мама стала подниматься по лестнице в ванную комнату. Вдруг, уже на верхней ступеньке остановилась, и повернулась ко мне.
— Извини, сегодня сказка на ночь отменяется — шепотом произнесла она и, улыбаясь, потрясла пакетом с мокрыми трусами.
Я не сильно то и расстроился, честно говоря. Впечатлений за два дня и так было выше крыши. Дай Бог, все переварить и переосмыслить. Услышав, как мама закрыла за собой дверь спальни — побежал в душ.
Батарея маминых трусов, вперемежку с моими, была развешена по всей ванной комнате. Я автоматически потянулся за своими любимыми — сиреневыми... но они ничем, кроме стирального порошка, не пахли. Быстренько ополоснувшись, обмотался полотенцем — и вышел в коридор. Не очень то хотелось голым столкнуться с отцом.
Плотно закрыв за собой дверь, бросил полотенце в направлении кресла, и нырнул под простынь. Не успел я даже обнять подушку, и принять свою любимую позу — ничком на животе... как неожиданно в комнате зажегся свет. Внутри все похолодело, сердце бешено заколотилось. «Отец» — вот была первая мысль. Я медленно повернулся.
Мама сидела в кресле, держа мое мокрое полотенце, и умирала со смеху.
— Мам, так ведь и разрыв сердца можно схлопотать.
— Ну, извини, извини. Не смогла удержаться, чтобы тебя не разыграть.
— Ничего себе розыгрыш — так и заикой можно стать.
Она вдруг откинула полотенце, резко встав с кресла, подошла к кровати, и уселась на колени.
— Ну, извини, извини свою непутевую мамочку. Я, кажется, слышу, как колотится твое сердечко — вот-вот из груди выскочит.
— А отец где? — вспомнил я о причине своей паники.
— На трюмо записка лежит. У него срочно нарисовалась командировка в Дейтройт. Конференция дилеров какая-то. Он нас не дождался, и после обеда улетел самолетом.
— Ну, Дейтройт — не самое безопасное место.
— Надеюсь, ему не страшно будет. В гостиничном номере ведь он не один — мама явно намекала на папину новую пассию.
— А что, убежало сердце в пятки? — засмеялась мама, опять возвращаясь к своей шутке.
— И где же наши пятки?
И она игриво потянула простынь на себя. Я даже среагировать не успел, как лежал уже голый пред мамины очи.
— И кто у нас тут такой маленький? Кто так испугался и скукожился?
Это она явно к моему члену обращалась, не подававшего никаких признаков жизни. Вот когда не надо, он всегда голову поднимает, а сейчас — стыдно то как.
— Расскажи лучше, чего ты там теть Тане наобещал? — видя мое смущение, перевела разговор на другую тему мама.
— Как там, у «Битлз» было? «Клуб одиноких сердец сержанта Пеппера». А у вас с Мишкой теперь будет «Клуб одиноких любителей маминой недельки».
— Какой еще недельки? — недопонял я.
— Неделька — набор трусиков на каждый день. Еще анекдот есть. Спрашивают у немки: «Сколько вам трусиков нужно для полного счастья?» Семь — на каждый день недели. Француженка уточняет — мне шесть. Я на выходной хожу без трусов.
Мама резко поднялась с колен, и на мгновенье встряхнула подолом своей ночнушки, демонстрируя воочию ответ француженки. Хохолок ее черных волос мелькнул на доли секунды. Усевшись обратно — она продолжала.
— «А вам, сколько нужно?» — спрашивают у русской. «А мне тринадцать» — отвечает та. «Почему так много?» Так ведь январь, февраль, март... и на Восьмое Марта.
Мама

Послушная девочка брата

Вечер в маминой спальне

Наедине с матерью