что мой голос разбудит всю округу и местных обезьян, подвизавшихся на дереве.
Я зашла в черную комнату, с черным Шураджи, с черной кроватью и черной рукой. Отдай моё сердце, блять. Упасть и не встать от такого испуга. Он схватил меня и прилип губами к моей щеке, потом видимо оценив промах, начал несмело целовать, найдя губы.
Тут включается медленная киносъемка, голос растягивается в пространстве, как от первой затяжки травы. Его руки медленно меня исследуют, движения как в разряженной атмосфере космоса. Некоторым нравится ебаться с космонавтами — стильно и футуристично, под лунную сонату. Ты падаешь в маленькую смерть долго, упоенно и годы на земле летят, а у тебя прошло только сорок секунд.
Может, у меня давно не было секса? Дней шесть, но я не собиралась здесь застревать на вечность. Лифт внезапно сломается, и я не попаду на свой этаж.
Рывком бросила его на кровать и села сверху. Он такого перфоманса, его глаза засветились в ночи, и внезапно вспыхнул свет. Будто ужаленный скорпионом, он вскочил и начал метаться по комнате, задергивая задернутые шторы, поправляя складки на обоях, полотенцах и постели.
— Шураджи, иди сюда, детка. Не паникуй.
— Натася, говори тисе. Нас могут услышать.
— И что? Пусть завидуют и дрочат в своих каморках.
— Так незя.
— Плюнь. Иди ко мне, быстро. Брось ты эти шторы. Не писяй, оставлю в живых.
Мой блудливый вид богини Лакшми внушил уважение, он щелкнул выключателем, увеличил громкость телевизора и кинулся на амбразуру судьбы.
— Раздевайся, детка. Хочу тебя, — дрожащими руками я расстегивала его серые брюки и зубами снимала свою кофту. Одной ногой я сняла свои штаны, средним пальцем второй ноги я выворачивала его из кальсон. Да они такие теплолюбивые, как динозавры. Скоро вымрут с таким глобальным потеплением.
В темпе книги рекордов Гиннеса, мы разделись. Схватив его темно-шоколадный хуй, взяла в рот, облизнула, как горячий кофе и понесла его в Изумрудный город, где он не был никогда и не играл с Урфином Джусом.
— Где гандон?
— На кровати.
С трудом найдя, попыталась одеть. Тут с криком раненной птицы он отваливается на бок, и я теряю его.
— Шураджи, одевай его и давай уже как-то ебаться.
Мгновенно натягивает, я вскакиваю на него сверху, как акробат в цирке и чувствую, что кончила. Влага распространяется по всей моей киске, оседает во впадинках, перебирается на ляжки.
— Не поняла, я что, блять, кончила?
— Да.
— Это такой аттракцион? Ты случаем не Гудини? Не могу поверить...
Сползаю с него, и гандон остается внутри меня, а его хуй дряблым флажком бьется о промежность и затихает.
— Нифига себе постановочка. Ты кончил в гандон, когда одевал его.
— Нет, Натася.
Ну что сказать? Поняла, что видимо он не герой моего романа. Секс-образы, нарисованные мною в фантазиях, не соответствовали действительности даже в сотой доле проявления. Такой бесславный конец.
— Шураджи, детка, не спать. Завтра елка. Замерзнешь. Выеби меня пальцами.
Он вставил два пальца в мою киску и начал шурудить в ней, пытаясь найти остатки смысла этой ебли.
— Да, дорогой отлично. Теперь сделай вот так, несинхронно. Ооо, ты просто прелесть. Да, я сейчас кончу, вот так, дадада... ааа..
Я упала рядом с ним, удовлетворенная грамм на пятьдесят.
— Натася, мы сейчас продолжим. Пока отдохнем.
Он начал мять мое тело, восхищаясь большими сиськами и называя их яблоками. Живот, ляжки, будто никогда не держал в своих руках такого богатства, щедро подаренной русской землей. Не держал, однозначно.
Ну что сказать о втором разе? Опять минет, который ему никогда в жизни не делали, и чувак в раю, рассказывает своим индуистам о прелестях русских женщин и показывает на губах, как они сосут хуй.
— Давай ты сверху, а я буду подпрыгивать...
Епта, щелкунчик-мандригал. Сплошное разочарование этот секс и удивительнейшая поебота.
— Шураджи, дай сфоткаю твой хуй себе на память.
— Неть.
— Чой-та? У меня все мои поцаны запечатлены.
— Покажи.
— Вот.
Красивый хуй, огромных 20 — сантиметровых размеров смотрел с экрана в лицо Шураджи, глумился и затмевал его своей ослепительной белизной, твердостью и уводил в бескрайние просторы мирового сообщества русских хуев, где ему, непальскому мальчику с гор, не было места.
— Хоросо. Только когда он встанет.
Этот гид выклянчивает минет. Но что для нетренированного тела минет? Два раза провести языком, всосать поглубже и вуаля — снимок готов.
Я вывалилась в ночь, как после прогулки с собакой — бодрая и спокойная, готовая к новому трудовому дню. Меня не болтало после секса, как царя Гвидона в бочке. Улицу освещали витрины лавчонок, издалека неслась местная музыка, звеня бубенцами и барабанами. Ром я найду в баре перед обратной дорогой. Расположилась в кафе на углу, сделала заказ. Расплылась по ротанговому креслу и смотрела на быстрые национальные танцы, которые навевали зевоту и тревожное ощущение за дальнейшее бурное развитие страны.
Прискакал Шураджи в красной шапке, чтобы не светиться перед официантами, конспиратор, блин. Сел, ака Херувимы есмь, и с тоской вглядывался в моё лицо.
— Тема ебли не раскрыта. Шураджи в топку, Наташу в Амстердам в ссылку, — хотелось ответить на немой вопрос в его глазах, но промолчала, ухмыльнувшись.
Тепло разлилось по телу. Вот сидишь ты тут напротив меня, Шураджи, и думаешь:
— С Наташей я не хотел встречаться. Она хоть и не носит в последнее время трофейный вальтер в сумочке, но один фиг ей сильно не поперечешь.
Можно было бы бухать без закуски, но это пошло. Заказав кофе, выпила его в тишине. Минута молчания, товарищи. Шураджи расплатился, и мы прошествовали на стоянку такси.
— Если завтра, дорогой, я скажу тебе «по минетику», ты не испугаешься?
— Ты хочешь еще завтра встретиться? — глаза его расширились, как зрачки от герыча, и стали безумно вращаться. Но спасения не последовало, Чип и Дейл не пришли ему на помощь.
— Что неожиданный такой вираж и поворот сюжета? — всмотрелась в его объятые ужасом глаза.
Уйти с вечеринки трезвой, не постебавшись над виновником торжества? От этого прямо таки разит фраппированием и надменностью. Подобного нельзя себе позволять и портить реноме.

Гроза, изменившая жизнь навсегда

Учеба

Послушная девочка брата