жена завсегда мужа продвигает.
Но не давало Ивану покоя, что нет у них постельных забав. Не, ну, конечно, минет она ему такой делала, что крышу сносило. Однако ж хотелось Ивану мягкой бабей плоти. Самое забавное, о Парашке он теперь и не думал. Что там в ней, в этой Парашке? Перси большие? Ланиты мягкие? Уста сахарные? Лоно глубокое, узкое? Да всё не то... Добра такого у кого хошь хватает. Скушно с ней, едва рот откроет, так такую глупость сморозит, что стыдно становится. Не то что его жабонька...
Однажды на закате сидел Иван на пригорке, тоску-кручину свою передумывал. Вдруг видит жаба его прыг-скок, прыг-скок в сторону леса направилась. Иван потихоньку за ней двинулся. Любопытство его проняло. Куда жаба может на ночь глядя прыгать?
Пришли они к озеру. Царевич притаился в кустах и стал ждать, что же будет. Жаба встала у кромки воды и подняла передние лапки вверх. Вдруг налетел ветер, и на неё опустилось плотное облако тумана, а когда туман рассеялся...
Иван едва сил не лишился от удивления. На берегу озера стояла нагая девица такой ослепительной красоты, что ни в сказке сказать, ни пером описать! Длинные точёные ножки, бёдра округлые, плавные, будто спелый колос, плоский животик на тонюсенькой талии, кажись, сдави руками, переломится. Груди... Да куда там Парашкиным дойкам до этакой красоты?! Словно мастер заморский ваял. Сосочки дерзкие вверх рвутся. Так бы и взял их в рот, так и осыпал поцелуями. Иван облизал пересохшие губы. А между бёдрами... Лоно махонькое, гладкое, ажно блестит в закатных лучах. Косы длинные тёмные вьются по плечам, спускаются ниже талии.
Красавица развернулась и шагнула в воду. Иван увидел её попку и застонал, сжав зубы. Такого милого задика — уж царевич это знал совершенно точно — не было ни у одной девки и бабы их царства. Царевич зажмурился, потряс головой, не в силах совладать с нахлынувшим желанием.

Девица тем временем стала плескаться с весёлым смехом. Иван вышел из засады, скинул одежду, и тоже вошёл к ней в озеро. Увидев его, вскрикнула красавица, в воду присела, грудь руками закрыла.
— Не пугайся меня, дева красная, — молвил Иван, едва сдерживаясь, чтобы не схватить её сразу, — ты ведь жена моя, которую я в образе жабы знаю. Так приди же ко мне, — он распахнул руки свои для объятий.
— Ах, Иван, всё так, — заговорила девица, — но нельзя нам покуда любови предаваться.
— Скажешь тоже, — Иван с ухмылкой шагнул к ней и привлёк к своей груди.
Его руки скользнули по плечам, к талии, ладони охватили попку упругую. Задрожала девица, вздохнула глубоко, едва скользнув сосцами по груди царевича, чуть отпрянула, выгибаясь, упёрлась ладошками ему в грудь.
— Не всё ты знаешь, Ванечка, — молвила девица.
— Да чего тут знать-то?! — Иван склонил голову свою кудрявую и опустил губы на один сосочек.
Девица застонала, обмякла, но продолжала возражать:
— Ты ведь и имени моего не знаешь...
— Так скажи, — жарким шёпотом выдохнул царевич, терзая уже другую грудь.
— Василиса я... — назвалась красавица, уже подрагивая от его поцелуев.
А Иван молодец — усиливает натиск. Руку между ножками точёными заводит, да складочки гладенькие щупает. У Василисы глаза затуманились, ланиты да уста заалели, точно маков цвет.
— Ох, Ванечка, нетерпеливый ты какой, — шепчет, а сама уж пальцы его в лоно своё пропускает.
И понял царевич, что жена-то его невинна. «Непорядок, — решил Иван. — Разве ж можно замужней бабе девство сохранять при живом-то муже?». Подхватил он Василису на руки и понёс на берег.
— Ваня, Ванюшенька, любый мой, — прижимается к нему девица, — нельзя нам... Если сейчас меня своей сделаешь, разлучит нас Кощей Бессмертный... Это он меня жабой оборотил...
— Ничего... Не бойся, — шепчет Иван, целуя уста её хмельные, медовые, — моя ты! По закону и по сердцу! Никому не отдам!
Вынес он её на берег, травой мягкой поросший, уложил, и принялся всю поцелуями осыпать. Так что металась вскоре под ним Василиса, изнывая от желания. А меч его уж на всём изготове был. И вдруг Василиса ручку свою на него наложила. Призналась, зардевшись:
— Милый, когда по утрам ласкала плоть твою жабьим языком, всё дотронуться хотела.
— Трогай, — расплылся в пьяной улыбке Иван, выставив чресла вперёд.
Но вскоре не было у него уже сил удержать себя, и вошёл Иван в лоно Василисы. Одним натиском забрал её девство, обагрил кровью траву зелёную. Вскрикнула жена его, точно журавлица раненая. И любили они друг друга всю ночь. Каждый уголочек друг друга познали в ласках. Пил, пил, Иван из сосуда её и всё не мог напиться. Василиса же без устали ублажала мужа своего, и не было у царевича дотоле любовницы неутомимее.
На исходе ночи уставшие возлюбленные уснули в объятиях друг друга. На заре царевич открыл глаза.
— Василиса! Василисушка, жена моя любезная, где ты? — позвал он, оглядываясь.
Его любимой нигде не было. Натянув одежду, он вернулся домой. Но Василисы не было и в палатах. Закручинился царевич, повесил голову. Стал вспоминать, как вчера, вырываясь от него, она что-то говорила о Кощее Бессметном.
— Полгода осталось потерпеть, и я твоя буду, Ваня, — прозвучал у него в ушах её голос, — а если не стерпишь, возьмёшь меня сейчас, Кощей разлучит нас.
— Так не бывать этому! — Иван вдарил кулаком по стене. — Не отдам я тебя супостату, скелету проклятому!
Собрался наш Иван в путь-дорогу, отправился немедленно.

Вечер в маминой спальне

Начало бесконечной ночи

Старшеклассники на турбазе