вперед. И солнце скрылось окончательно. Неужто я и правда заблудился?
Внезапно чувствую чье-то присутствие. Как будто кто-то коснулся моего локтя. Поворачиваюсь в ту сторону, но там никого нет. Дыхание на шее. Снова поворот — никого. Прикосновение к животу, но не через суконку, а прямо к голой коже — будто кто-то невидимый запустил руку мне под одежду. Я замер.
Что-то мягкое и теплое методично исследует каждый миллиметр моего живота и груди. Это странно и вызывает совершенно необъяснимые чувства — страх, любопытство, желание поскорее уйти отсюда и узнать, что будет дальше, стремление отстраниться и при этом плотнее прижаться, подставить этим ласковым невидимым рукам как можно больше частей моего тела. Но я не шевелюсь. Я стараюсь даже не дышать, боясь спугнуть это удивительное наваждение.
Тем временем невидимые ладони добрались до моих плеч, и я почувствовал, как разом расстегнулись все пуговицы на моей суконке и на рубашке под ней. Одежда с тихим шелестом упала к моим ногам. Невидимый соблазнитель мягко надавил мне на плечи, и я безропотно опустился на колени.
Удивительно, я по-прежнему не видел своего визави, но ощущал тепло его тела, запах, исходивший от него — тонкий и нежный. Так может пахнуть только женщина. Я закрыл глаза, ощутив дыхание на своем лице. И шелковистые губы коснулись моих губ. Горячий проворный язычок проник в мой рот, и я, напрочь забыв об осторожности, вытянул руки и обнял невидимку. Она попыталась отстраниться, но я крепче прижал ее к себе и теперь с жадностью исследовал языком ее рот.
У нее была мягкая бархатистая кожа. От нее пахло смесью эфирных масел — лаванда, кориандр и пачули...
Мама увлекается всякими такими штучками, поэтому уже к своим пятнадцати годам я помнил наизусть названия большинства запахов и узнавал их даже в составе духов. И это сочетание мне было знакомо — мама частенько принимает ванну с этой композицией, утверждая, что она помогает ей сохранять молодость и свежесть.
Здесь, пожалуй, следует кое-что пояснить. Моя мама умерла, едва мне исполнилось два года. Поэтому я ее почти не помню. Когда мне было восемь, отец привел в дом Ирину. Я помню, как поначалу прятался от нее, капризничал, вредничал, делал все ей назло. Но она ни разу не повысила на меня голос, не подняла руку, не упрекнула ни одним взглядом. А когда мне было десять, я провалился в канализационный коллектор. Сильно повредил спину, сломал руку, надышался канализационным газом. Пока я лежал в больнице, Ирина не отходила от меня ни на шаг. Позже я узнал, что она тогда уволилась с работы, потому что ее начальник не хотел давать ей больничный на неопределенный срок. Потом она сидела со мной дома, пока я восстанавливался и заново учился ходить. Потом водила в реабилитационный центр, где со мной занимались специалисты ЛФК и массажисты. Сама она сидела в холле и ждала меня. Именно тогда я и стал называть ее мамой. А потом...
А потом что-то изменилось. Что-то сломалось. Я тогда учился в десятом классе. Мама вдруг стала приходить домой все позже, потом несколько дней подряд и вовсе не ночевала дома. Отец запил. А мне не хотелось идти в пустую холодную квартиру, поэтому я тусовался с дворовыми мальчишками. Именно из-за этого я с трудом окончил сначала десятый класс, потом одиннадцатый. Меня чуть не отчислили в середине года потому, что я якобы пришел на уроки пьяным. Это было не так — просто накануне вечером я крепко поругался с отцом и всю ночь тынялся по улицам. В школу тогда вызвали маму. Она снова не упрекнула меня ни словом, ни взглядом, но я чувствовал, как ей было больно слышать то, что, брызжа слюной, рассказывала ей завуч.
Мама вернулась домой. Но теперь все было иначе. Она приходила, готовила нам еду на неделю, убирала, стирала... и уходила. Однако даже этих ее кратких визитов оказалось достаточно, чтобы отец почти завязал с выпивкой — она приходила всегда в разные дни, то утром, то вечером, и он непременно встречал ее трезвым.
В таком режиме мы живем уже пять лет. Из-за этого я не поступил в институт, как многие мои одноклассники, а пошел учиться на сварщика. Из-за этого я редко приглашаю к себе гостей. Из-за этого я уже забыл, когда отмечал день рождения...
Мои руки с упоением гладят шелковистую гибкую спину невидимой девушки. Мой язык прочно обосновался у нее во рту. Ее ладошки все чаще спускаются к ширинке моих брюк. Наконец, понимаю, что если мы не позволим нашим губам разомкнуться, она не сможет устранить это последнее препятствие на пути к блаженству.
С сожалением отстраняюсь от нее, отпускаю плечи, не раскрывая глаз, и жду. Чего же она медлит? Меня охватывает тревога. А вдруг она исчезла так же внезапно, как и появилась? А вдруг я был слишком напорист и напугал ее? А вдруг... ? Но вот проворные пальчики без труда справляются с моей ширинкой и бельем. Потом скользят по возбужденному члену. А затем к головке прикасаются ее губки... м-м-м... Невольный стон вырывается из груди.
Ее движения плавные и ритмичные. Сначала она обсасывает только головку, и от каждого ее прикосновения меня охватывает дрожь. Но вот ее губы спускаются ниже. Что-то прохладное и твердое периодически упирается мне в пах. Как здорово, как...
С трудом сдерживаюсь, чтобы не кончить ей в рот. На лбу испарина, по спине бегут мурашки. Упираюсь руками туда, где должны быть ее плечи, и буквально стаскиваю ее рот с моего члена. Ее губы смыкаются с недовольным чмоком, но, кроме этого, она не издает больше ни звука. Снова прижимаю ее к своей груди, чуть приподнимая ее под бедра. Она понимающе тыкается носом мне в щеку и сама насаживается на меня.
У нее внутри так горячо, так тесно и так влажно. Она начинает медленно покачивать бедрами, но мне этого уже мало. Я крепко обнимаю ее талию — если бы это была настоящая девушка, на ее коже неизбежно появились бы синяки — и задаю ритм. Она по-прежнему не издает ни звука, а я двигаюсь в ней с такой скоростью, что по лесу разносятся почти непрерывные хлопки. Мышцы ее влагалища сокращаются, я чувствую, что она уже на пике. И тоже взрываюсь.
Невидимое тело обмякло, прижавшись ко мне, дрожа. () Я обнял ее плечи, поцеловал туда, где, как я считал, находилась ее шея...
И вдруг наваждения не стало. В какой-то момент я просто понял, что обнимаю не невидимую девушку, а воздух.
Тяжело вздыхаю и открываю глаза. Несколько раз моргаю — я снова в посадке среди сосен. Солнечные лучи все также тонкими пиками пронзают полумрак. Я одет, все пуговицы застегнуты. Можно подумать, что это был сон, но я же чувствую — эту приятную усталость, эту гулкую пустоту и легкость.
Поднимаюсь на ноги и бреду в сторону объекта. Мои «коллеги» еще обедают, значит, мое отсутствие никто не заметит. Это хорошо.
После обеда снова залажу к себе под потолок, но теперь мечтать мне совсем не хочется. В голове ядовитой змеей бьется только одна мысль — кто? Кто это был?
Я чувствую, что знаю ответ на этот вопрос, но так и не решаюсь его сформулировать. Что-то необъяснимое останавливает меня...
Вечером возвращаюсь на ту же остановку, откуда уехал утром. Спешно прощаюсь с мужиками. Против обыкновения даже не смотрю на дверь магазина, возле которого останавливается автобус. Почти бегом поднимаюсь по лестнице, звоню в звонок. И еще до того, как открывается дверь общего коридора, понимаю все.
Смесь запахов лаванды, кориандра и пачули еле слышно витает даже в подъезде. Но вот щелкает замок. Она стоит на пороге — уставшая, измочаленная, с еще мокрыми после ванны волосами в накинутом на голое тело легком халатике. И улыбается...
Сквозь полупрозрачную ткань вижу синяки на ее бедрах...
— Мама

Секс с мамой на даче

Послушная девочка брата

Одна секс-бомба на двоих…